— Это предполетная карта, — сказала она. — Проверка кабины. До запуска двигателей. Высотомер. Электрическая сеть. Подача топлива. Навигационные приборы. Ввести маршрут в компьютер. Частота радиостанции. Я прочитала все это. В настоящих книгах. Ты поможешь мне стать летчиком, когда я вырасту?
Он не двигался.
— Двигатели к запуску, — сказала она.
Лица одиннадцати детей были совершенно открытыми. Совершенно ясными. Расслабленными, как во сне. Но с широко открытыми глазами.
— Вы это устроили? — продолжал Каспер. — Вызвали сдвиг почвы?
Она посмотрела на Каспера.
— Может, оно само собой произошло, — сказала она. — Случайно. А мы как будто просто почувствовали это заранее. А ты как думаешь?
Он почувствовал напряжение в помещении. Волосы на голове у него встали дыбом. Словно в электростатическом поле.
— Кое-что там было по-английски, — продолжала она. — Cabin ready. Doors released.[102]
Она оглядела детей. Один за другим они кивнули. Каспер хотел бы убежать. Но он знал, что слишком поздно. Контроль сознания над телом уже был нарушен.
— Ready for pushback,[103] — сказала девочка. — Копенгагенской обсерватории с Каспером Кроне, Стине, их дочерью и друзьями cleared for pushback.[104]
Она подняла вверх большие пальцы.
На мгновение здание завибрировало. Не сильно, но совершенно отчетливо. Или это он сам дрожал?
Потом возник свет. Или же это его подвело зрение.
Он почувствовал, как обсерватория поднялась в воздух и преодолела звуковой барьер. Он смотрел в глаза девочки. Они были совершенно спокойными.
Казалось, что они поднимаются вертикально. Он смотрел сквозь то, что, возможно, было прозрачными стенами здания, возможно, галлюцинацией, возможно, новой формой зрительного восприятия. Ему казалось, что он видит, как Копенгаген исчезает под ними, словно падая в бездну. Но разве можно было знать наверняка? Он почувствовал, как из желудка поднимается тошнота. Ему казалось, что он уже давно примирился со смертью. Теперь, когда она сидела перед ним в образе ребенка, он увидел, что это не так. Оказалось, что он не хочет умирать.
— Верни нас назад, — попросил он. — Обратно на Землю.
Голос его был пушистым, словно щетка для чистки курительной трубки.
Девочка улыбнулась в ответ. У нее не было переднего зуба. Выпал. Или выбили. Это была беззубая улыбка. Как улыбка великих ведьм.
— А нельзя тебя уговорить, — спросила она. — Сделать еще одну попытку? С мамой?
Лицо его стало блестящей маской. От пота.
— Это шантаж, — проговорил он. — Духовный шантаж.
— Это лучший из шантажей, — заметила она.
Он поднял руки.
— Договорились, — сказал он.
— Поклянись. Всевышней.
— Это кощунство. Упоминать Ее имя всуе.
— Ты можешь позволить себе торговаться?
Он поднял руку для клятвы.
В этот момент рухнула выбитая дверь.
На пороге стоял Каин.
Что-то вроде уважения к нему наполнило Каспера. Конечно же, дверь уже была не той, что за минуту до этого, — она просвечивала, словно акварель, вибрировала и сверкала. Но она все еще была дубовой.
В дверях показалась Синяя Дама. Большая ее часть превратилась в радужный свет. Но все, что от нее осталось, было в ярости.
Это была необыкновенная ярость. Каспер тотчас же понял, что следует оценить ее по достоинству. Что не так уж часто случается услышать такое.
— КлараМария, — сказала она. — Прекрати!
Это был тон, подобного которому Каспер никогда не слышал. Голос звучал авторитетно, словно достоверное предсказание Судного дня. Он ничего не требовал. Он просто создавал новую действительность.
Никакой посадки не было. Только что казалось, что блестящая колба парит на высоте четырехсот метров над городом и одновременно по ту сторону времени и пространства — в полной тишине, прозрачная, светящаяся. И вот уже восстанавливается физическая реальность. Все по-прежнему. Ничего не произошло. И ничто уже не осталось прежним.
Пока все это продолжалось, голова Каспера была совершенно пуста. Теперь его собственные эмоции захлестнули его изнутри — словно вода, прежде сдерживаемая плотиной. И первая его мысль была: «Если бы можно было стать импресарио этих детей!»
Разве не к этому все мы стремимся? Чтобы дети нас содержали, а мы могли бы сидеть задрав ноги, со своей вечерней сигареткой с травкой и рюмочкой, с приятным чувством, что на нас работают люди, наилучшим образом приумножающие наши накопления?
И тут пробилась молитва. Он почувствовал, что если несешься вместе со Всевышней на скорости четыреста километров в час и хватаешься за придорожные ветки, чтобы сорвать фрукт, то весьма велика вероятность, что тебе оторвет руку.
Он встретился взглядом с Синей Дамой. Ее звучание усилилось. Это было все равно что смотреть в ручей, звенящий и переливающийся драгоценными камнями.
— Обо всем этом, — сказала она, — мы будем молчать. Еще какое-то время.
Каин стоял вплотную к ней. Она обняла его за талию.
В каком-то смысле потрясение от увиденного было для Каспера еще большим, чем от всего предыдущего. Он попробовал найти опору в молитве. Не существует ничего такого, что Божественное не могло бы вынести.
— Если христианству суждено выжить, — сказала она, — то должны произойти радикальные изменения.
Она могла бы заполучить кого угодно. Она могла бы увлечь одного из четырнадцатилетних мальчиков. При несколько других обстоятельствах она, возможно, могла бы заполучить его самого, Каспера Кроне.
— Вы могли бы выбрать себе кого угодно, — сказал Каспер. — Зачем же вам хромой дьявол?
Йосеф Каин выпрямился.
— Я пребываю в активной фазе раскаяния, — пояснил он. — Я хочу очиститься. Стать новым человеком. Я посоветовался с Марией и теперь пойду на генеральную исповедь.
— Тебе потребуется несколько лет, — сказал Каспер. — В течение которых придется говорить непрерывно по двадцать четыре часа в сутки.
Каин подобрался для прыжка. Каспер помахал монтировками. Спокойно, дружески, словно китайскими веерами.
Кто-то дотронулся до него. Это была Стине. Он вернулся в свое собственное тело.
Она стояла позади него. Как и в тот раз, когда он снимал грим. В прошлом, которого более не существовало. Которое никогда не сможет повториться. И по которому он не тосковал. Но которое тем не менее будет хорошо выглядеть в альбоме.
— Честно говоря, — сказал он, — я никогда не думал, что какая-либо женщина сможет любить меня.
Она прикоснулась к его коже, руки ее были горячими, почти пылающими.
— Я тебя очень хорошо понимаю, — сказала она, — я и сама ни за что бы так не подумала. Но вопреки абсолютно всем предположениям и законам природы, возможно, все-таки есть одна женщина, которая тебя любит.
Он прикрыл глаза.
В этом мгновении было что-то от финала BWV 565 — Токатты и фуги ре-минор — огромные, роковые столпы музыки, выстраивающиеся в ряд, пока снова не поднимут занавес.
Тем не менее присутствовал легкий романтический уклон. А Каспер знал, что космос не особенно романтичен. Романтика — это нечто крайнее, а все крайности со временем сглаживаются.
Он почувствовал что-то рядом с собой. Это был ребенок. Тихая девочка протиснулась между ним и Стине. Она улыбнулась ему. Своей волчьей улыбкой.
Он обнажил клыки и улыбнулся ей в ответ. Прислушался к будущему. Его было слышно только урывками, фрагментарно, неполно.
То, что он слышал, без сомнения, звучало красиво. Без сомнения, как торжественное гала-представление. И уж точно — очень, очень беспокойно.
Выражаю свою признательность
Иесу Бертелъсену, Эрику Хёгу, Карен Хёг,
Нелли Джейн, Якобу Маллингу Ламберту
и Отто фон Мольтке-Лету
— П. Хёг
2006
Книга издана при поддержке Литературного комитета Совета по искусству (Дания)
Bogen er udgivet med støtte fra Kunstradets Litteraturudvalg (Danmark)