Появились они ближе к полудню, когда тени в Риме укоротились до предела.
Выйдя к толпе, новый отец отечества вскинул руку.
Собравшиеся, которых к тому моменту сбежалось столько, что не только по Субуре, но и по прилегающим улицам, включая ближайшие форумы, пройти было невозможно, затаили дыхание.
– Вопрос улажен, к обоюдному согласию, – объявил император. – До конца срока полномочий делами заведует всадник Марк Гавий, а затем его сменит всадник Катилий Север, уже известный вам своей решительностью и опытом. По случаю объявленного примирения в конце месяца я назначаю трехдневные гладиаторские бои. Бойцы будут представлять мою школу. Это лучшие из лучших. Гражданам также будет роздана дополнительная мера хлеба.
Толпа встретила это решение воплями восторга.
С легким недоумением Сацердата, прятавшийся в толпе, воспринял это решение. Правда, радость, охватившая горожан при известии, что спор между двумя магистратами решен миром, тоже не обошла его стороной. Меньше всего его привлекали игры гладиаторов и раздача хлеба. Подбодрило другое – схватка чиновников! В течение полутора месяцев в городе не будет твердой полицейской власти! Нельзя было упускать это время бестолкового безвластия.
Это был первый день, когда Сацердата отважился выйти в город. Пора было присмотреться к памятным, уже подзабытым уголкам большого Рима, посетить людные места, заглянуть в таверны – может, где мелькнет знакомое лицо?
Хотелось заглянуть в лавки, через которые когда-то сбывали добытый товар и заодно, случалось, прятались, пока Сацердата крепко не встал на ноги и не обзавелся собственной мастерской по изготовлению надгробных памятников. Устроена мастерская была в одном из домов на Яремной улице. Там было все, что требовалось для безбедного проживания в Риме: крепкая ограда, баня с бассейном, боковые выходы на соседние улицы, просторные подвалы…
Осмотр не доставил ему радости, и если бы не стычка у городской префектуры, ему снова пришлось бы затаиться. Найти прежних дружков оказалось невозможно. Прежние известные ему лавки позакрывались, на их месте построили доходные четырех-, а то и пятиэтажные дома-инсулы. Мастерская сохранилась, но за эти годы несколько раз меняла хозяев, так что добиться ее возврата было невозможно.
Разве что пригрозить новому хозяину, однако это был негодный выбор. Наверняка засветишься, а это никак не входило в планы Антиарха. Гоняясь за малым, как бы не упустить большое – Сацердата всегда придерживался этой мудрости.
Еще час назад, прогуливаясь по рынкам, ему мерещилась мечта о собственном надежном и безопасном гнезде. Как ни крути, лучшего места, чем усадьба его бывшего покровителя, сенатора Аквилия Регула, не найти. Там и места побольше, и расположена она за Тибром в тихом безлюдном месте.
…Вспомнилось поместье сенатора – просторный домина со многими входами и выходами, с темными клетушками, в которых Регул держал искалеченных им рабов. Любил сенатор поиздеваться над подвластными ему людьми… В любом случае этот особняк да плюс приданое, которое давали за ним – по меньшей мере сто тридцать миллионов сестерциев! – являлись самой заветной мечтой, позволившей бы ему прочно обосноваться в Риме.
…Разве можно сравнить просторное сенаторское гнездо с тем домом, куда Витразин привел старого дружка, хотя усадьба Манилия Опра на Циспийском холме неподалеку от храма Юноны Светоносной, по римским понятиям, тоже считалась вполне приличной. Досталась она хозяйке по завещанию бывшего владельца, далеко не безбедного откупщика. Поддавшись на ласки молоденькой рабыни, он сначала дал ей вольную, потом записал на нее свое римское жилье. Поля и угодья Манилий оставил сестре, которая попыталась было судиться с мошенницей и шлюхой-вольноотпущенницей, однако ничего не вышло. Денег, оставленных Манилием, наследнице хватило, чтобы нанять опытного адвоката, который в два счета сумел доказать судьям, что, во-первых, прежний хозяин всегда был не в ладах с сестрой, пытавшейся однажды стащить из его дома семейную реликвию. Он привел большую толпу горластых свидетелей, которые, беззастенчиво ссылаясь на богов, дружно подтвердили, что сестра была нечиста на руку, а насчет новой хозяйки городского дома все, как один, поклялись, будто эта юная дева чрезвычайно бережно заботилась о хозяине и не наградить такую помощницу было бы верхом неблагодарности.
Манилия встретила Сацердату не то чтобы надменно, а просто никак не встретила. Она даже не вышла к новому арендатору, которого привел «властитель ее снов и врачеватель душевной хвори», как отзывалась она о Витразине. Гостей встретил ее домашний прокуратор или распорядитель Ватия – благообразный, заметно отъевшийся мужчина средних лет с маленькими ручками и ножками.