Вздохнув, Юрий спустился вниз.
По дороге он вытащил украдкой из кармана пару невзрачных продолговатых орешков.
Кола — средство чудодейственное, прогоняющее сон и наполняющее силой. Правда доктор Грингмут, познакомивший Ростовцева с этим африканским зельем, предупреждал, что им нельзя злоупотреблять — организм быстро привыкает и пропадает весь эффект. К тому же расстраиваются нервы.
Но сейчас ему как никогда, пожалуй, требуется ясный ум и бодрость. Отсыпаться будем ближайшей ночью, а пока предстоят дела — большие и важные. Ибо за прошедшие семь с лишним часов в его жизни слишком многое изменилось, причем не в лучшую сторону.
Проклятое расследование, свалившееся воистину как снег на голову, и за которое уже получен гонорар. А еще есть как минимум один труп и неведомый убийца на борту…
Да еще Елена, сейчас тревожно сжимающаяся от каждого шороха в его каюте… Вот еще проблема. И что с ней делать?
Корабль понемногу оживал. В буфетных рано вставшие пассажиры первого класса вкушали чай или кофе с фруктами и свежей выпечкой с разными сортами мармелада.
Даже к легкому завтраку господа и дамы выходили уже подобающе одетыми. Мужчины в костюмах из твида или фланели, обязательно с подходящими по цвету жилетками. Дамы — в шерстяных юбках пастельных тонов, некоторые в полосатых куртках. Впрочем, не все выглядели столь безупречно — хватало личностей с заметной небрежностью в одежде, что вполне объяснялось слегка помятыми после вчерашних возлияний физиономиями. Мелькали юные девушки в галстучках и беретах в шотландскую клетку. Иные появлялись на людях даже в домашних тапочках.
До завтрака пассажиры разошлись кто куда, соответственно своим интересам: кто-то расположился в библиотеке, кто-то направился в гимнастический зал. Любители двинулись в турецкие бани, попариться или поплавать в бассейне. Некоторые уселись в салонах за картами, то ли начав новую игру, то ли продолжив вчерашнюю. А кто-то просто прогуливался на верхней палубе или сидел в шезлонгах, укутавшись пледом, и попивал крепкий говяжий бульон, подаваемый предупредительными стюардами. Их примеру последовал и Ростовцев.
Устроившись в шезлонге и грея руки о чашку с бульоном, он принялся еще раз вспоминать все, что случилось с ним сегодняшней ночью…
Лайтоллер, за которым едва поспевали Ростовцев и стюард, выбрал какой-то непонятный маршрут — мимо широких освещенных коридоров первого класса. Какие-то боковые проходы, перегороженные палубы, крутые трапы, по которым надо было сперва подняться, а потом спуститься.
Но вот они у цели.
Неширокий коридор был освещен двумя лампами на позолоченных кронштейнах по обе стороны дубовой двери капитанской каюты. Ковер под ногами толстый и такого же темно-красного цвета, как и стены. Сюда не долетали звуки той жизни, что шла на борту судна.
Юрий переступил порог.
За большим письменным столом красного дерева, заваленным бумагами, виднелись книжные полки.
В каюте было трое людей.
Первый, уже знакомый ему капитан Смит, в отглаженном мундире с несколькими медалями на груди, выглядящий даже в этот поздний час безупречно.
Вторым был человек одетый в шелковый сюртук с аккуратными усиками и идеальным пробором. И его Ростовцев тоже узнал по фото в корабельной газете и впервые встревожился по-настоящему: в капитанских апартаментах присутствовал не кто иной, как сэр Брюс Исмей — глава правления «Уайт Стар Лайн».
Третий — седой грузный человек в черном морском мундире, судя по отсутствию лычек и нашивок, птица не слишком высоко полета. Что ему делать в обществе лорда и капитана? Да и вообще, на взгляд Юрия, столь пожилому человеку уже пора бы сойти на берег…
Не менее удивительным было, что стюард, с которым он пришел сюда, тоже остался — скромно стал у двери, пока Лайтоллер уселся на диван.
— Присаживайтесь, мистер Ростовцефф, — произнес капитан с оттенком обреченности в голосе. — Присаживайтесь, разговор нам предстоит долгий и непростой…
Юрий не догадывался, что сейчас чувствует этот внешне несокрушимый морской волк.
А чувствовал капитан Смит себя очень скверно…
Восседая за особым «капитанским» столом в салонах лайнеров, которыми командовал, проводя вечера за коктейлями в роскошных салонах первого класса, он любил развлекать почтительно внимавших ему «тузов» и дам из общества байками о том, как тринадцатилетним мальчишкой сбежал в море, нанявшись в Ливерпуле юнгой. И как потом, ступенька за ступенькой, прошел нелегкий путь от матроса до капитана. Смит и в самом деле считался одним из лучших капитанов Британского торгового флота. Был накоротке со многими важными персонами — насколько в старой доброй Англии это возможно для вчерашнего простолюдина.
Он начинал службу еще на парусном флоте под началом тех знаменитых капитанов, о которых по сию пору рассказывают легенды в ливерпульских и саутгемптонских портовых кабаках. Он пережил и пожар на море, и кораблекрушение у необитаемого острова, трижды огибал мыс Горн под парусами. Одним словом, познал еще много такого, о чем не рассказывал, разве что в кругу таких же старых морских волков. И тогда в азарте стучал кулаком по столу, возвращаясь в дни лихой молодости, и слова, что срывались с его губ, вряд ли предназначались для нежных дамских ушек пассажирок первого класса.
В юности его шхуне «повезло» нарваться на последних магрибских пиратов, что и в эпоху броненосных крейсеров не оставляли своего промысла. Смит навсегда запомнил дикий вой лезущих на борт оборванцев, безумный блеск глаз под низко надвинутыми фесками, сверкание сабель и грохот выстрелов из допотопных кремневых пистолетов. Тогда они спаслись чудом, потеряв дюжину матросов.
Видел Смит и те таинственные и жуткие доказательства того, что человек в море — лишь слабый и не знающий ничего толком гость. То, о чем не знают ученые мужи, но о чем расскажут в любом матросской пивной. И трупы странных тварей, колыхающиеся на волнах. И исполинские водовороты, соперничающие со знаменитым Мальмстромом. И огромные волны высотой десятки футов, возникающие ниоткуда среди ясного дня при тихом ветре. И гигантские светящиеся колеса или спицы, вращающиеся с бешеной скоростью, и мерцающие полосы, перечеркивающие океан до горизонта; поднимающиеся из глубин столбы света и подобные лучам прожекторов.
Много раз его корабли натыкались на покинутые суда — их ведь намного больше, чем думает обыватель, представления не имеющий, сколько кораблей не возвращается в порт. А однажды видел нечто из ряда вон выходящее: предмет, похожий на тускло сияющую большую миску, что всплыл из глубины, а потом бесшумно взлетел в низкие облака, не оставив на воде ни волн, ни ряби…
Но как не без гордости подчеркивал Смит, он никогда не терял хладнокровия.
Даже когда на мостике барка «Ньюкасл» юнга прямо на его глазах зарубил топором изнасиловавшего его капитана, Смит не утратил самообладания и продолжал крепко держать штурвал на спасительном курсе между смертоносными мелями Доггер-банк, хотя его роба была сплошь забрызгана кровью и мозгами содомита.
Но вот теперь на него накатывало мутное липкое отчаяние.
Последний рейс! Перед почетной отставкой и щедрой пенсией. Многие ли из капитанов могут похвастаться пенсией от судовладельцев? Сколько их, вчерашних повелителей морей, умерло в нищете и безвестности, когда они стали не нужны хозяевам?
А теперь дай Бог, чтобы кинули фунтов тридцать-сорок в год! Прощай слава и почет!
Про него будут говорить: «Это тот капитан, у которого в последнем рейсе убили пассажира!» И что хуже всего, всё это на глазах Исмея, и тот уж точно не даст ему спуску!
И сейчас, поглаживая дремлющего у ног любимца Бена — русскую (вот опять, русскую!) борзую, Эдвард Джей Смит мучился глухой тоской.
Он поглядел на Лайтоллера — уже немолодой, тот считался человеком жестким, даже среди видавших виды моряков английского флота.
На его умение да еще на таланты этого странного русского, присоветованного корабельным казначеем, и была вся надежда.
— Итак, мистер Ростовцефф… — Смит не стал тянуть кота за хвост. — Дело в том, что у нас на корабле произошел весьма прискорбный… инцидент. Убит ваш соотечественник — барон фон Нольде.