— Вот что, парни, — изрек Несс, поднимаясь, и голоса умолкли — как-никак говорил капитан. — Вот что я вам скажу. Что говорить, мы совершили великий грех и оттого, что мы не ведали, что творили, мало что меняется. Но… теперь всем нам остается только одно — молчать! Если… узнают правду, мы станем хуже прокажённых, от нас все станут шарахаться, нас вышибут с флота, никто не захочет служить с нами на одном судне, никто не подаст ни руки, ни корки хлеба. Мы, может статься, и не заслужили снисхождения. Но у нас есть дети, родители. У тебя, Бьёрнсон, невеста. А ты, Нурдаль, — бросил он охотнику, — ты ведь выдаешь замуж младшую сестру? Кто захочет родниться с трусом и убийцей? Не ради нас, но ради наших близких и наших семей это должно остаться тайной. Скажу так, если бы я был действительно виновен, то сам бы пошел к первому попавшемуся судье и принял свою участь, какой бы она не была. Однако страшно быть наказанным лишь за то, что ошибся…
— Значит, мы должны теперь будем лгать всю жизнь? — выкрикнул кто-то.
— Нет, дружище, — печально ответил Несс. — Мы не будем лгать… Мы просто будем молчать… Я не беру с вас никаких клятв, но давайте просто будем молчать…
Все случилось именно так, как и хотел капитан Наэсс.
Команда «Самсона» молчала. Молчал и он, хотя знал, как страдает и мучается другой капитан, Стенли Лорд, тщетно стараясь отвести возведенные против него обвинения. Он знал, что несчастный капитан «Калифорнийца» живет, всеми презираемый и отвергнутый, опозоренный и ошельмованный, изгнанный с флота и всю свою долгую жизнь отчаянно пытающийся доказать, что не виноват в гибели людей, и все-таки молчал.
Всего лишь несколькими словами Хендрик Нэсс мог бы спасти честь капитана Лорда. Но страх перед осуждением и презрением земляков, всех моряков и всего морского братства запирал его рот надежнее любых клятв и крепче любого замка.
Один за другим уходили из жизни его товарищи — умирали в своих постелях, гибли в холодных водах, погибали в войнах, унося по крупицам жуткий секрет невольных преступников. И оставшись по капризу судьбы последним из команды «Самсона», он тоже молчал, дожив до времени полетов в космос и телешоу.
И лишь за считанные недели до смерти он рассказал о случившемся на одном из таких шоу, раскрыв миру последнюю тайну «Титаника»…
Однако, все же не последнюю…
Эпилог
Два с небольшим месяца спустя. Лондон.
Утро было теплым, обещая столь же теплый день. В Лондон пришло лето, душное и жаркое лондонское лето. На деревьях и кустах парков и скверов густо зеленела молодая листва. Весело чирикали воробьи еле слышные в уличном гаме.
— Приехали, — бросил кэбмэн и указал на основательное кирпичное здание с большими эркерами и брандмауэрами. — Отель «Бристоль».
Пассажир — немолодой уже упитанный джентльмен в легком летнем пальто уже выходящего из моды фасона, и черном котелке, расплатился с извозчиком, неспешно спустился на брусчатку, аккуратно придерживая небольшой потертый саквояж свиной кожи — фасон, какой предпочитали английские доктора, и двинулся ко входу в отель. Ничем не примечательный отель. Старые стены из красного кирпича, свинцовые водосточные трубы, еле уловимый налет упадка.
Швейцар предупредительно распахнул перед гостем солидную дубовую дверь, а выскочивший было на улицу парнишка в нарядной ливрее огорченно вернулся, обнаружив, что взять багаж и заработать чаевые не получится.
В вестибюле мистер Митчелл, а это был именно он, огляделся. Пальмы в кадках, потемневшие дубовые панели… Тут все напоминало о былом.
Знавшее лучшее времена, однако все еще солидное заведение для солидных господ, не обремененных излишком денег, но знающих себе цену и не экономящих на спичках. Сам Митчелл бы выбрал такой, если бы дела не требовали роскошных апартаментов, вроде «Астории» или «Эксельсиора»
Хороший выбор с точки зрения сохранения тайны.
Он ощутил, как вспотели ладони.
Однако же удача и в самом деле благоприятствовала их делу.
Они уже сочли, что северное золото навсегда утрачено для Ложи.
Но полученное вчера вечером письмо, принесенное мальчишкой-рассыльным одной из бесчисленных лондонских доставочных контор, говорило об обратном.
Митчелл невольно потрогал в кармане конверт с крупно написанным адресом.
На листке с монограммой отеля всего два предложения: «Бумаги Н. у меня. Плата оговоренная. Номер 602. Пантера». К письму была приложена безделушка — мельхиоровый кулончик-паучок на цепочке.
Он решительно направился к стойке, за которой торчал молодой портье с набриолиненными по моде волосами.
— Я к постояльцу из шестьсот второго номера… — бросил банкир. — Мне назначено.
И присовокупил шестипенсовик.
— Меня предупреждали. Проходите, сэр… — бросил портье с равнодушной вежливостью.
Лифт в гостинице все же имелся. Лифтером при нем был не мальчишка, как обычно, а уже пожилой краснолицый сгорбленный мужчина, возможно, служивший лифтером с момента основания заведения.
Поднимаясь в скрипучей кабине, банкир прикинул, а интересно, за кого его мог принять портье?
За джентльмена, встречающегося с актрисой или кокоткой втайне от света? За темного дельца явившегося сюда обговаривать очередное мошенничество? За акушера-абортмахера, приехавшего «помочь» некстати забеременевшей мисс? Или за другого врача, из тех, что без рецепта из-под полы приторговывают ампулами с морфием, все больше вытесняющим старую добрую трубку с опием? Хотя может быть, вообще ни о чем таком не подумал. Приехал человек, значит надо ему…
Кабина старого поскрипывающего лифта была украшена вышедшей из моды резьбой, на полу лежал потертый, хотя чистый коврик — признаки не очень хорошо идущих дел.
Вскоре кабина вздрогнула и остановилась, лифтер распахнул дверь, и мистер Митчелл вышел в длинный коридор, освещенный газовыми рожками.
Вот и искомый номер, и дверь приоткрыта. Коротко постучав, он вошел.
И пройдя внутрь, замер в недоумении. В нем было пусто…
Номер как номер — стены оклеены обоями с позолоченными узорами, гравюры, резной буфет и шкафы традиционной викторианской монументальности.
И ни следа постояльца или постояльцев, разве что небольшой чемоданчик у входа.
Банкир огляделся еще раз, зачем-то уставившись на окно. Ну не мог же он улететь?
— Здравствуйте, мистер Митчелл — услышал он за спиной негромкий женский голос…
Он обернулся, вдруг с глубочайшим удивлением поняв, кто эта женщина.
«Неужели?!! Быть не может!»
Перед ним стояла скромная миловидная англичанка — учительница, стенографистка или жена клерка средней руки…
Длинное неброское платье темно-серого цвета, строгая шляпка, перчатки по локоть, башмаки без каблуков.
— Простите, э-э-э леди… я говорю с э-э… Пантерой?
— Да, конечно, — последовал короткий ответ.
— Вы хотите сказать… вы… — банкир был совершенно сбит с толку, чего надо сказать с ним давненько не случалось. — Право же я не ожидал, что увижу…
— И кого же вы ожидали увидеть? — насмешливо прозвучало в ответ. — Громилу семи футов роста с парой револьверов на поясе и голосом как труба иерихонская? Ну, мистер, мы ж не на Диком Западе! Опять же, насколько я знаю, подобного рода специалисты были привлечены еще в Петербурге и самым позорным образом провалились.
— Да-да, разумеется! — закивал банкир.
— Как ваши дела, мистер Пол? — милая улыбка и легкий тон собеседницы, однако, не могли заставить его забыть то, что он уже слышал о делах Пантеры. Которая оказывается — женщина, к тому же молодая!
— Э… великолепно, — так же улыбнувшись, ответил банкир. — А как вы, мисс? Впрочем, вижу, вы живы и здоровы, а это главное. Признаться, Ложа уже не рассчитывала, что мы увидим вас живой, а тем более — успешно завершившей дело.
— Тем не менее, это так, — она усмехнулась. — Куска грязного льда оказалось слишком мало, чтобы меня убить. Хотя должна сказать, дело оказалось сложным во всех смыслах. Мне едва не помешали.