— В таком случае, дай мне средство забыть его.
— Забыть? И ты думаешь — это легкое дело? Знаешь ли ты, несчастная, что боги в своем подземном царстве сберегли для себя забвение и представляют его только покойникам. Ты любишь его и полагаешь, что можешь забыть, а если завтра ты увидишь его со счастливой соперницей. Его образ, украшенный чудотворным зеркалом страсти, представится твоему воображению, и ты почувствуешь отравленное жало ревности в своем сердце. Нет, нет, даже колхидская волшебница Медея не могла позабыть своего возлюбленного и только в кровавой мести нашла облегчение своему горю.
— О какой крови ты говоришь?
— О крови того, кто тебя разлюбил и опозорил.
— Неужели нет другого способа для моего излечения?
— Только одно это.
— В таком случае, мне не годится твое лекарство, волшебница. На подобное преступление я никогда не решусь.
— Однако вчера ты была готова пойти на убийство.
— Да, ради него, это совсем другое дело, но он меня за это и возненавидел. Ты, исчадие ада, меня погубила, ты мне посоветовала предложить ему убрать таким образом помехи с нашего пути.
— Не ты ли сама просила у меня средства, которое бы навеки привязало к тебе твоего любовника? Я дала его тебе, заранее зная, что из этого выйдет. Все говорит о том, что любовь его прошла безвозвратно. Теперь ты просишь меня о том же. Я тебе предлагаю единственное средство, внушенное мне моим знанием, а ты не хочешь, упрямишься.
— Чтобы я пролила его кровь? Никогда.
— Никогда? Ты ли это говоришь, безумная? Не произноси этого слова, пока не испытала всех мук ревности, отчаяния и унижений, готовящихся твоему сердцу. Когда ты выпьешь до дна чашу оскорблений и горечи, поднесенную тебе рукой твоего любовника в эту ночь, когда при тебе твоя соперница обнимет его и прикажет отметить на лбу твоего сына позорные и неизгладимые знаки рабства — ты заговоришь по-другому!
— Ты, волшебница, кажется, бредишь?
— Молчи, это не бред. Существовала женщина, испытавшая все мною сказанное. Она, как и ты, была оставлена, опозорена и также, как ты, уверяла, что не станет мстить. Впоследствии этого слова «никогда» она уже не произносила. Итак, ты подумай о своих муках, о том, как действовать, чтобы рано или поздно не раскаяться, отказавшись от последнего утешения, посланного тебе судьбой.
— А если бы я захотела, разве было бы достаточно одного моего желания, чтобы отомстить?
— Возьми изображение Гекаты Тривия, спрячь его от постороннего взгляда, оно передаст в твои руки нить жизни любимого тобой человека, и когда ты решишь, что настало время отомстить за твои страдания, стоит только тебе посмотреть на это изображение, и мститель явится… А теперь иди и больше не жди от меня ничего. Власти Эреба[75] запрещают мне продолжать этот разговор.
Вдруг разразился страшный гром, пол заколебался, точно от сильнейшего землетрясения, птицы замахали крыльями, обезьяны начали гримасничать, совы защелкали, змеи зашипели, черный кот жалобно замяукал, изогнув спину, из котла поднялись одуряющие газы, скелеты начали стучать костями и, казалось, хотели покинуть свои места и броситься на матрону. Цецилия испуганно попятилась к дверям и бросилась вон из страшной пещеры.
Слуга, дожидавшийся в коридоре, заметил, что его госпожа находится в ужасном состоянии, и принялся расспрашивать ее, но Цецилия словно не слыхала ни одного вопроса.
— Домой, домой, сию же минуту домой, — твердила она, как помешанная и, бросив золотую монету провожавшей ее старухе, села в носилки. На улице, смежной с рынком Марса, супруга претора Сицилии увидела множество факелов и услышала звуки музыки. Это друзья и товарищи консула Мария, приглашенные в храм Юпитера, праздновали триумф веселым и дружным пиром.
Эта музыка, свет и шумные голоса пирующих исторгли глубокий вздох из груди гордой патрицианки, она вспомнила другой пир на Авентине, где веселился человек, оттолкнувший ее навсегда.
Египетская волшебница после отъезда Цецилии Метеллы занялась расспросом пренестинских оракулов, смешивая дощечки, покрытые фигурами и таинственными знаками.
— Уже в третий раз, — вскричала она, — оракул отвечает одинаково: «Любовь, смерть, меч для него и для многих других». О, если оракулы, мое страстное желание и ненасытная ненависть меня не обманывают, то проклятый дом Вецио разрушится, и ее сын скоро вознаградит меня за отнятого любовника, пролитые слезы, бесчестье невольничества моего сына, — и колдунья разразилась жутким, демоническим хохотом.