Мои карие глаза казались почти черными, огромными, и сияли на моем лице, обрамленные драматичным макияжем. Красная помада очертила мою нижнюю губу чуть за ее пределами, так что рот казался капризно надутым, губы полными и… Родина была права, я смотрелась как первоклассная девушка из эскорта.
— Я забираю свои слова назад, — сказала она и подошла, чтобы встать рядом со мной. Теперь она казалась ниже меня. В обычной жизни без каблуков она выше на три дюйма (чуть больше семи сантиметров — прим. переводчика).
— Нет, ты права, это выглядит распутно, но я же должна быть под стать Жан-Клоду, а он сегодня будет раздеваться.
— Костюм Жан-Клода будет элегантен, потому что он всегда элегантен, — сказал Ру.
Я улыбнулась и согласилась, но глядя на свое отражение я по-прежнему не знала, как себя чувствовать. Нехорошо — самое близкое, что я могла придумать. То, что я видела в зеркале, не заставляло меня чувствовать себя хорошо, и, хотя я знала, почему, знала, что именно меня травмировало, и знала уроки, которые вынесла из своего детства, ничто из этого не меняло ситуацию. Я пошла на терапию, думая, что это меня «починит», исцелит, сделает меня целостной. Права я оказалась только насчет исцеления. Терапия не чинит тебя до того состояния, в котором ты был до того, как тебя сломали, она просто не может этого сделать, но если ты примешь все свои разбитые кусочки — даже те, которые ненавидишь, — то постепенно поймешь, что ты всегда был целым. Не потому, что тебя не ломали, а потому что ты обнаружил свою боль, все те места, которые болят и пугают тебя, заставляют ненавидеть других, ненавидеть себя — все самое темное, оно тебе нужно. Тебе нужны пугающие кусочки себя, как и счастливые кусочки, потому что только приняв все это, все жутки болячки, ты можешь стать целым. Я работала над тем, чтобы обрести целостность, и, глядя на прекрасную незнакомку в зеркале, я попыталась поверить, что это действительно я, и смириться с тем фактом, что моя бабушка была лживой сукой, и то, как обращалась со мной моя семья — это все неправильно. Человек, которого я называла отцом, человек, которому я хотела доверить вести меня к алтарю на моей свадьбе, сказал, что я выгляжу в точности как моя мать, но никогда не говорил мне, что я красива по-своему, и всегда рядом с ним была Джудит, которую он называл красивой, и которая была всем тем, чем моей матери никогда не суждено было стать.
Мои глаза в отражении заблестели, как камушки на платье и сандалиях. Я распахнула глаза пошире и постаралась не моргать, потому что не знала, водостойкая ли на мне тушь. Я не заплачу и не испорчу ее. Я была больше сама собой при оружии, но мне нужно хотя бы денек потренироваться выуживать пушку из маленькой сумочки прежде, чем я останусь довольна результатом. Сейчас я бы куда ловчее запустила в кого-нибудь этой сумочкой или проколола бы шпильками туфель. В этом прикиде я, блять, чувствовала себя жертвой. Глаза распахнулись еще шире и мелькнула слабая мысль: «Я не заплачу, я не заплачу, я не заплачу».
14
Феликс попытался узнать, не хочу ли я такую же прическу с распущенными волосами на свадьбу или их лучше поднять наверх, но Итан отвел его в сторонку и что-то спросил, чтобы Ру успел вывести меня из магазина прежде, чем я заплачу или закричу, или поведу себя, как полная дура. Я была так расстроена, что даже забыла про каблуки, и тут мы вышли на мощеную мостовую. Я едва не подвернула лодыжку и не упала. Меня спасло только то, что в последний момент я успела вцепиться в предплечье Ру. Родина рассмеялась и сказала:
— Поверить не могу, что это наша королева.
Ру повернулся к ней, все еще придерживая меня, и встал между мной и своей сестрой. Я не чувствовала от нее угрозы, но он знал ее лучше меня, так что я прижалась к нему и позволила ему разбираться. Сама я все еще пыталась справиться с накатившей на меня лавиной внутренних проблем. Пусть Ру разбирается с Родиной, пока я пытаюсь понять, как мои проблемы с родственниками могут повлиять на сегодняшнее свидание с Жан-Клодом.