— Свидание можно перенести, Анита.
Я уставилась на себя в зеркало — аккуратный макияж, завитые волосы, платье, дурацкие каблуки… и теперь из-за того, что я не могу контролировать собственные силы, все это, блин, пропадет зря.
— Анита, ничего не пропадет. Ты можешь опять надеть это платье для Жан-Клода, если, конечно, мы его не порвем.
Я увидела, как в зеркале расцвела моя улыбка.
— Думаю, мы сможем сохранить платье в целости, — сказала я, улыбаясь еще шире.
— О-о, — умилился Натэниэл через дверь, и я по тону голоса поняла, что он улыбается.
Я рассмеялась и сказала, что он может войти. Дверь открылась, и вот он передо мной — одна из любовей всей моей жизни. Волосы он убрал под фуражку, которая больше напоминала шляпу, но поля у нее были слишком узкие, и как бы не назывался этот головной убор, он создавал иллюзию, что волосы у Натэниэла короткие. Он должен был сидеть в зале, вместе со зрителями, и смотреть шоу, так что сокрытие волос — это необходимость. Натэниэл закрыл за собой дверь, прислонился к ней, убрав руки за спину, и оглядел меня с головы до ног — со всей этой прической, макияжем, до самых каблуков.
— Ого, ты выглядишь потрясающе.
— Спасибо, думаю, это все не очень в моем стиле.
Он подарил мне теплую улыбку и оттолкнулся от двери, чтобы пересечь комнату и подойти ко мне.
— Ты всегда красива, но ты права, это не похоже ни на что из того, что я на тебе видел. Это как белье или костюм, созданный для тебя, или мне стоит сказать «для Жан-Клода»?
— Хочешь сказать, ты не помогал ему выбирать ничего из этого?
Натэниэл ухмыльнулся.
— Я видел наряд, и, может, помог с цветом, но за вычетом туфель тут нет ничего, что было бы в моем вкусе.
Он стоял напротив, и с моими каблуками наши глаза находились вровень друг другу. Он обнял меня за плечи, а мои руки автоматически обвили его талию. Странно было смотреть на него прямо вместо того, чтобы прижиматься к его плечу или смотреть снизу вверх. Глаза у Натэниэла лавандовые, а не голубые, как ему пришлось написать в своих официальных удостоверениях. Ашер прозвал его нашим цветочноглазым мальчиком. Мне впервые не нужно было вставать на цыпочки или опираться на него для поцелуя. Все было на своих местах. Губы полные и чуть надутые, созданные для поцелуев. Будь он девушкой, то походил бы на старомодных фотомоделей, но Натэниэл поднимал слишком много тяжестей и пробегал слишком много миль, чтобы иметь такие формы. Он прервал поцелуй и отстранился, улыбаясь мне.
— Я теперь знаю, что ты замутила с Родиной, потому что чувствую ее запах на твоих губах. Это чертовски возбуждает.
Я вскинула бровь.
— Серьезно? Ты заинтересован в Родине, а я и не в курсе?
— Ты же знаешь, что нет, но ты также знаешь, что я вуайерист. Меня возбуждает, когда я наблюдаю за тобой с кем-то, а с кем-то новым это еще круче.
Раньше я могла бы вызвериться на него за такой комментарий, но сейчас я просто рассмеялась, потому что что правда, то правда.
— С тобой реально что-то не так, и ты это знаешь.
— Но ты все равно меня любишь, — заметил он.
— Как раз поэтому я тебя и люблю — потому что твои неровности подходят моим неровностям.
— Выходит, две неровности рождают гладкость? — поинтересовался он.
— Да, именно это я и имела в виду, — с улыбкой ответила я.
Натэниэл улыбнулся мне в ответ и наши улыбки встретились, чтобы перейти в еще один поцелуй. Поцелуй, полный нетерпеливых губ, языка и зубов, когда Натэниэл прикусил мою нижнюю губу так, что у меня подкосились ноги, и на секунду я забыла, что на мне неустойчивые каблуки. Я вцепилась ему в плечи, а он в тот же миг обхватил меня за талию.
— Ого, — сказала я. Натэниэл выглядел очень довольным собой. — Не будь на мне этих туфель, я бы укусила тебя в ответ, но в таком платье мне нас двоих не удержать, — добавила я.
— Отметинами от зубов украсишь меня позже, в кровати — так ты сможешь остаться на каблуках. Это самые острые шпильки, что я на тебе видел.
— А, так вот почему тебе так понравились туфли — ты хочешь, чтобы эти шпильки прижимались к твоей заднице, пока ты меня трахаешь.
Я ощутила, как он вздрогнул под моими ладонями, и его руки почти конвульсивно сжались на моей талии.
— Боже, да.
Натэниэл стрельнул глазами в зеркало за моей спиной. Внезапно он сделался устойчивее в наших объятиях, и взгляд на его лице уже не был таким подчиненным — он становился более доминантным. Когда Натэниэл только появился в моей жизни, его сабмиссивность была настолько всепоглощающей, что он представлял опасность сам для самого себя, если бы оказался в плохих руках, но вместе мы выяснили, что мы оба свичи (свич может быть как доминантом, так и сабмиссивом — прим. переводчика). Я по глазам видела, как его сабмиссивное сознание растворилось, уступив место доминантной стороне.