— Ты наслаждался этим, — почти с осуждением заметила я.
— Зачем было снимать штаны после того, как толпа разъярилась? — поинтересовался Истина.
— Я это сделал, — ответил Жан-Клод, — потому, что это было частью выступления.
— Никогда не видел такой реакции у толпы, — сказал Грэхем.
— Что ты сделал со зрителями? — спросил Истина.
— Ничего из того, чего не делал бы прежде, — ответил Жан-Клод. Он стоял там, весь пышущий энергией толпы — я чувствовала, как она исходит от него волнами.
— Быть этого не может, они там с ума сходят.
— Мы должны помочь другим охранникам, — сказал Грэхем.
— Наша задача — защищать Жан-Клода, — вмешался Нечестивец.
Дверь вновь дрогнула под весом и напором толпы, которая хотела прорваться к Жан-Клоду.
— Нужно вызвать дополнительную охрану из других клубов, — сказал Истина.
— Либо успокоить толпу, — предложила я.
Все охранники синхронно уставились на меня, после чего Нечестивая Истина и Итан покачали головами.
— Ты не можешь туда пойти, — сказал Итан.
— Либо мы успокоим толпу, либо нужно звать копов, чтобы они сделали это за нас, — возразила я.
Истина посмотрел на Нечестивца. Тот сказал:
— Наши обязанности заканчиваются здесь.
— Если Жан-Клод устроил все это, когда мы охраняли его, то разобраться с этой проблемой — наша обязанность, — возразил Истина.
— Я этого не устраивал, — расхохотался Жан-Клод, слегка сползая по стене.
— Ты пьян от силы, — сказала я, и мне не удалось избавиться от осуждения в своем голосе.
Истина направился к боковой двери, через которую вошли мы, потому что дверь на сцену все еще сотрясалась под напором толпы, желающей прорваться внутрь. Нечестивец повернулся к Грэхему и Итану.
— Уведите отсюда Жан-Клода и Аниту.
— И Натэниэла, — добавил Истина.
— Все начальство, — поправился Нечестивец, после чего братья подошли к двери.
Жан-Клод отстранился от стены, пытаясь, видимо, идти за ними, но он был слишком пьян, поэтому ноги у него подкосились. Грэхем поймал его, и в тот момент, когда они соприкоснулись, энергия изменилась. У меня внутри будто щелкнул переключатель. Я почувствовала себя лучше, в голове прояснилось, и до меня дошло, что я «переела» через Жан-Клода. Он выпрямился, держась за плечи Грэхема.
— Побудь рядом со мной, Грэхем, сегодня в клубе что-то не так. Оно отыгралось на нас, но ему не нравятся волки.
— Если не ты это сделал, то это сделали с тобой, — заметил Нечестивец.
— Боюсь, что так, — подтвердил Жан-Клод.
— Ни один вампир не может прокатить тебя, ты же наш король, — вмешался Истина.
— Я так думал, но если бы они могли напасть, то сделали бы это не здесь и не сейчас — не тогда, когда я окружен похотью. Ибо я управляю ею.
— Ты теперь стабильнее, больше владеешь собой, — сказал Нечестивец.
— Мне тоже стало получше, когда Грэхем коснулся меня, но не настолько, — добавила я.
— Волк — зверь моего зова, ma petite.
— Как и мой, — сказала я.
— Твоя связь с волками обусловлена нашими общими метками и отсутствием третьего члена нашего триумвирата, однако первично она принадлежит мне. Это была первая сила, что пришла ко мне, ознаменовав меня мастером вампиров, — теперь Жан-Клод казался трезвым, как стеклышко, словно он только что опрокинул в себя дюжину чашек кофе и с головой нырнул в ледяную воду. На нем по-прежнему были высокие кожаные сапоги синего цвета и стринги, но одежда теперь не имела значения. Он каждым дюймом источал статус короля — доминанта для всех и вся. Большую часть времени он это прятал. Думаю, привычка, ведь он веками скрывался на виду у сильнейших вампиров, притворяясь смазливым щеголем и соблазняя нужных людей. Свою силу он поначалу скрывал даже от меня, а ведь я хороша в вычислении вампирского возраста и уровня их мощи. Стоя здесь, в прикиде, за который большинство людей сочли бы его пустоголовым красавчиком, Жан-Клод вдруг сбросил с себя всю маскировку. Его окружал покров силы и власти, который не требовал скипетра и не нуждался в поддержке толпы. Ум в его глазах и та уверенность, с которой он держался, говорили о том, что он может войти в тронный зал, одетый как стриптизер, и это ничего бы не изменило, ведь все по-прежнему приседали бы в реверансах, когда он проходит мимо, и верили бы, что у него есть право сидеть там, где ему вздумается.