— Подними ноги, ma petite, положи эти чудесные каблуки, которые я мечтал увидеть на тебе весь день, мне на плечи, — в его глазах был жар, похожий на голод, и я поняла, что он имел в виду насчет обуви — за такой взгляд можно и поносить дурацкие каблуки.
Чтобы поднять ноги так высоко мне пришлось сперва развести их в стороны, чтобы никого не покалечить шпильками в процессе. Жан-Клод удерживал вес моего тела руками, так что мне было легче это провернуть. Наконец, я аккуратно положила ноги на обнаженные плечи Жан-Клода, по обеим сторонам от его лица. Весь этот бисер и прочие украшения на туфлях, которые мне не нравились, теперь смотрелись как драгоценности в сундуке с сокровищами, когда их обрамляли черные кудри Жан-Клода, и его темно-синие глаза казались ярче, чем когда-либо — я поняла, что синий оттенок туфель подчеркивал их так, словно он заранее это спланировал, а учитывая, о ком шла речь, это вполне могло оказаться правдой.
Ричард выглянул из-за плеча Жан-Клода, и его волчьи глаза вообще не сочетались с туфлями, но для меня сочетание их лиц было идеальным, словно я вечность ждала, чтобы увидеть их друг рядом с другом. Жан-Клод опустился на меня, но, когда мои ноги лежали у него на плечах, в этом не было практически ничего от миссионерской позы. Я по-прежнему пялилась ему в грудь, но мои ноги удерживали его надо мной, так что я могла мельком увидеть его лицо, когда он начал двигаться внутри меня. Вес вдруг изменился — я почувствовала, как Ричард вдавливает нас обоих в пол. Я была зажата под весом их тел и это было чудесно.
Жан-Клод с Ричардом нашли свой ритм. В такой позе, когда Ричард сверху, Жан-Клод не мог выскальзывать из меня и входить обратно так, чтобы я могла видеть каждый его дюйм, однако угол проникновения оказался таким, что ему не пришлось особо заморачиваться, и мой оргазм уже начал нарастать. Ричарда я вообще не видела, но чувствовала вес его тела над нашими, давление в каждом нежном движении. Обычно он занимался любовью так, словно хотел продолбить себе выход с другой стороны, но не сегодня. Он был таким бережным и осторожным — никогда с ним такого не чувствовала. Я вообще-то люблю грубый и энергичный секс, но сегодня мне хватало и нежного. Тепло начало разливаться по моему телу, пока Жан-Клод двигался внутри меня.
— Я почти, — сказал Ричард, и в его голосе уже не было рычания — лишь усилие, с которым он поддерживал свой осторожный ритм, подводя себя к краю так, чтобы не опередить нас.
— Да, — выдохнул Жан-Клод, и его голос был полон сосредоточенности и концентрации, ведь он боролся с собой, чтобы не дать мне кончить раньше него.
Тепло нарастало, но было еще рано. Я открыла рот, чтобы сказать: «Еще нет», когда от одного толчка оргазм накатил на меня, пролился из меня, заставил меня вскрикнуть под ними.
Я услышала, как Ричард пробормотал:
— Слава богу, — и почувствовала, как он вогнал себя внутрь, пришпилив нас обоих к полу. Жан-Клод надо мной вздрогнул, и во мне тоже, и от этого меня снова накрыло — я кричала и извивалась под ними, а мои ногти зарывались в ковер, пытаясь найти хоть что-то, за что я могу ухватиться, чтобы не рухнуть с головой в наслаждение, и никогда больше оттуда не возвращаться.
Глаза у меня закатились, так что я ничего не видела, и только по меньшему весу надо мной поняла, что Ричард отстранился. Жан-Клод приподнялся на руках. Я попыталась посмотреть на него, но все было каким-то белым по краям и мерцало. Нельзя ослепнуть от слишком большого количества секса, но в такие моменты я понимала, откуда пошло это выражение. Жан-Клод вышел из меня, отчего я вновь скорчилась и вскрикнула.
Опустившись на спину, я ждала, когда снова смогу двигаться. Жан-Клод рухнул рядом со мной на живот, а его рука легла поперек моей талии. Я повернула голову и все, что мне было видно — это ворох его черных кудрей. Я заметила руку Ричарда, лежащую на плече Жан-Клода и ниже, на его лопатках, так что Ричард мог расслабиться, отдыхая на теле вампира. Дышал он с трудом — даже после серьезных тренировок он так никогда не дышал. С его губ с придыханьем сорвался смешок.
Жан-Клод приподнял голову, но я по-прежнему ничего не видела, кроме его волос.
— Мы выиграли эту битву, но нужно составить план, чтобы победить в следующей.
Я похлопала его по руке, которая лежала на моей талии, и сказала:
— Если ты можешь двигаться, то вперед, Макиавелли, планируй. Я вот своих ног до сих пор не чувствую.
Он рассмеялся и мотнул головой, длинные волосы по-прежнему закрывали его лицо. Я обнаружила, что уже могу двигать рукой, так что мне удалось убрать его кудри, чтобы увидеть лицо. Глаза у него были такие светлые, какими я их никогда прежде не видела — не полночно-синие, а как осеннее небо перед закатом. Меня накрыло тем чувством, которым всегда накрывало, когда я смотрю на него — что он слишком хорош для меня. Жан-Клод улыбнулся — не той улыбкой, которую он использовал на сцене или перед камерами СМИ, а той, что не была искусственной, что была настоящей, и оттого куда более ценной.