Он смотрит прямо мне в глаза, и я снова чувствую это ощущение, которое, как теперь могу признать, является желанием.
Отлично, я не сломлена, я могу испытывать желание к людям. Но это не значит, что готова к Коннору и его грубым комментариям.
Я бы никогда не призналась ему в этом, но меня втайне успокаивает то, что он не относится ко мне как к хлипкой девчонке.
Он такой, какой есть. Когда смотрит на меня, он не видит во мне травму. Не знаю, как справиться с тем, что я чувствую из-за этой информации.
Все это время я была хорошей девочкой. Сесилия, которой не все равно, наверное, настояла бы на том, чтобы он ушел.
Но меня это не волнует.
Он смотрит на меня, ожидая вызова. Ждет уязвимую девушку.
Я не дам ему этого.
Да пошел он.
Бросаю полотенце, и его взгляд темнеет.
Подавляю улыбку на лице, потому что знаю, что он этого не ожидал.
Мне нравится доказывать, что они ошибаются.
Иду к шкафу, не обращая внимания на его взгляд, прожигающий мое тело. Я выбрала один из нарядов Одри. Мне действительно нужна своя одежда.
Он встает и идет ко мне, но я не оборачиваюсь, а продолжаю пялиться на шкаф. Чувствую его спиной, в паре сантиметров от прикосновения. Но он по-прежнему держит дистанцию.
— Осторожно, принцесса, – шепчет он хриплым голосом, от которого у меня мурашки по коже. — Если ты ткнешь монстра под кроватью, он может захотеть выйти и поиграть.
— Ты хотел посмотреть, – шепчу я в ответ, чувствуя необходимость сжать бедра вместе, чтобы сдержать возбуждение.
Мое тело нагревается от его слов, и я ненавижу это. Ненавижу то, что он заставляет меня ощущать. И я ненавижу свое тело прямо сейчас.
Он дразнил меня, как я приказывала.
Давая мне контроль.
Но все равно я никогда раньше не чувствовала такого притяжения, мощного и раздирающего меня изнутри.
— Значит, все так просто? Я приказываю, а ты подчиняешься? – отвечает он. — Такая хорошая девочка.
— Ты можешь помечтать о такой возможности.
— Мне нравится реальность, – отвечает он, и я поворачиваюсь, глядя на него.
— Итак, вот твоя реальность. Можешь смотреть сколько угодно, Плохой Мальчик, но ты не можешь прикоснуться. Можешь попытаться прорваться сквозь мои барьеры, но у тебя ничего не получится. Ты не создан для этого.
— Да? Хочешь поспорить, принцесса?
Его хрипловатый голос в сочетании с близостью окутывает меня мощной смесью чистоты и манящего аромата, напоминающего теплый, землистый и чувственный запах, который переполняет мои чувства.
Я чувствую тепло его тела, касающегося моего, хотя он этого не делает. Мне даже хочется, чтобы он это сделал, но потом отказываюсь от этой мысли. Потому что, какого черта?
Люди склонны считать, что жертвы изнасилования должны вести себя определенным образом, как стандарт, которому нужно следовать. Я тоже так считала. Мой опыт не был кататоническим состоянием; насилие не повлияло на то, как я функционирую в повседневной жизни, потому что могу отрешиться от него и использовать как отвлекающий маневр.
Меня беспокоит ночь. Меня преследует момент, когда все замолкает. Позволяя воспоминаниям вернуться.
Однако меня не волнует, как сильно болит моя грудь, и не волнует, как сильно мой разум кричит, чтобы я сдалась.
Я не жертва.
А Коннор?
Он – мой отвлекающий маневр.
Я не думаю о насилии, когда он рядом. Чувствую себя в странной безопасности.
Не то чтобы я собиралась наброситься на него и заняться диким сексом, но он дает мне чувство контроля. Он тянет, а я толкаю. Бросает мне вызов, а я доказываю ему, что могу справиться.
Это наша личная маленькая игра.
Коннор поддерживает во мне свет, но, если я выбираю объятия тьмы, он показывает, что мы разделяем одно и то же.
То, что я чувствую к Коннору, – это не любовь, это далеко не так. Я едва знаю его и не способна на такие жестокие чувства.
Но я чувствую ненависть.
А еще хуже – похоть.
И именно поэтому он так раздражает меня.
Я поддалась похоти.
Но я оправлюсь. Я не могу отвлекаться.
Мне не нужны ничьи прикосновения, и уж тем более его.
Завтра я все равно уезжаю.
Поэтому, отталкиваю его, как ведро со льдом и быстро одеваюсь.
— Ты сказал, что хочешь поговорить, так говори, – говорю я ему.
— Забавно, что ты никогда не спрашивала обо мне. Что я делал там в тот день? Кто я?
— Не мое дело, меня это не волнует, – отвечаю я.
— Конечно, не волнует. Ты ведь так решила, верно? Ты отключила их. Ты похоронила свои чувства.
— Да, и?
Я уставилась на него, ожидая, что он скажет.
— Ты такая упрямая, Сесилия, – огрызается он, впиваясь мне в лицо. — Это нормально – не быть, блять, в порядке. Ты прошла через что-то дерьмовое, и, блять... – он останавливает себя, прежде чем сказать.
— И что? – нажимаю я.
— Ты накручиваешь себя. То, что ты делаешь, приведет к обратному результату.
— Я в порядке. Что ты хочешь, чтобы я сделала? Плакала, потому что меня продали и изнасиловали? Вскрыть себе вены и рыдать из-за того, что он мучил меня и вставлял в меня каждый чертов предмет в той темной комнате до тех пор, пока я не стала чувствовать только боль, чтобы он мог получить свое садистское удовольствие? У Джеймса не было шанса изнасиловать меня, ты пришел вовремя, а если бы он это сделал, это ничего бы не изменило. Думаешь, я забочусь о себе? Нет. Ты, по сути, умоляешь меня внести что-то настоящее в твою скучную жизнь, так позволь мне сказать тебе что-то настоящее. Сломаться – это роскошь, которую я не могу себе позволить. Грусть не вернет ее.
— Упрямство тебе не поможет, – отвечает он. Коннор не смотрит на меня с жалостью после всего, что я только что сказала. Он просто смотрит на меня и принимает мой гнев, мою тьму.