Ответов у меня нет. Я уверена лишь в том, что внутри моего тела поселилась болезнь и жрет его изнутри. Рак медленно разрастается, подчиняет меня себе и проникает во все укромные уголки. Скоро доберется до мозга, и я перестану существовать. Не могу дождаться этого момента — ведь тогда я действительно сбегу от дочери. Только тогда мы по-настоящему разделимся и сможем быть самими собой. Только тогда я буду счастлива. И свободна от нее.
— Чуть не забыла — я кое-что для тебя приготовила, — вдруг заявляет Нина, прерывая мои размышления. Показывает кекс на тарелке, из которого торчит свеча в форме числа три. Вытаскивает из кармана коробок спичек и зажигает фитиль. — С годовщиной!
Не знаю, какой она ждет реакции. Я продолжаю молчать.
— Время летит… Извини, не успела приготовить торт. В следующем году обещаю устроить настоящий праздник. Загадай желание и задуй свечу.
Делаю как велено: выдыхаю воздух и загадываю желание. И у меня такое чувство, что сбыться ему суждено очень скоро.
Глава 77
Нина
Хрупкие зеленые побеги с белоснежными соцветиями тянутся к солнцу из насыпи над его могилой. Несколько недель назад я купила пакет с семенами и посеяла их здесь, в саду. Несмотря на холод, регулярно поливаю посадки, и вот результат… К весне, думаю, здесь станет не так мрачно.
В последнее время я много думаю о нем и часто сюда прихожу, чтобы быть к нему поближе. Мэгги считает, что Дилан выпал из моей памяти, но она весьма не права. Он — смысл всего, что я делаю, и всегда им будет. Часто с ним разговариваю, пусть и не получая ответа. Когда придет время — полагаю, уже совсем скоро, — похороню здесь Мэгги.
На улице промозгло, я застегиваю кардиган и возвращаюсь в дом. По дороге замечаю Элси, которая в открытую, даже не прячась за шторами, шпионит за мной из окна на втором этаже. Она хочет, чтобы я видела ее и знала, что она там, что наблюдает, смотрит, выжидает, когда я допущу ошибку. Не дождется! Никогда. Ей ничего не известно о том, что творится за закрытыми дверями в моем доме, уверена. Машу ей рукой и широко улыбаюсь, но она не отвечает.
Дома первым делом иду на кухню, достаю большую замороженную пиццу и чесночный хлеб и засовываю все в духовку. Утром проплыла свою норму в бассейне, сожгла положенные калории и теперь имею полное право себя побаловать. Пока ужин разогревается, есть пятнадцать минут, поэтому я спускаюсь в подвал. Пыльный старый диван, который Мэгги в свое время так и не отправила на свалку, — одно из немногих напоминаний о том мусоре, который складировался здесь годами. Бо́льшую его часть я отправила в арендованный контейнер, чтобы освободить место.
У моих ног стоит пластиковый ящик с десятком семейных альбомов. Правда, папиных фотографий там почти нет — Мэгги постаралась. Достаю первый попавшийся, начинаю его листать и натыкаюсь на снимок с отпуска, который мы проводили в Девоне, у тети Дженнифер. Я тогда была совсем крохой.
— Боже, какая я толстушка! — хихикаю, рассматривая пухленькую голую малышку, сидящую на горшке.
Фотографии словно прожектором выхватывают фрагменты давно забытых воспоминаний в темном подвале прошлого: одни заставляют меня смеяться, другие навевают грусть. Вот снимок, где мне не больше трех-четырех; я в розовом купальном костюме с губкой в руке помогаю папе, который не попал в кадр, мыть машину. На другом снимке лежу, растянувшись на заднем сиденье, слушаю ABBA или Мадонну и смотрю на папин затылок, возвышающийся над водительским креслом.
Я очень его любила.
В последнее время папа все чаще стал мне сниться, однако там он совсем не похож на себя, поэтому я не досматриваю эти сны до конца и просыпаюсь. На площадке темно, я стою у приоткрытой двери в его кабинет и слышу, как он называет кого-то по телефону своей «единственной» (вот откуда я знаю, что сплю: в реальности он называл так только меня). «Скоро мы будем вместе», — говорит он в трубку, поднимает глаза и замечает меня. Тут же вскакивает, идет за мной в спальню и твердит, что я его единственная девочка и навсегда ею останусь (хочется спросить его про ту другую «единственную», с которой он разговаривал по телефону, но я молчу). Он продолжает говорить, говорить и говорить; я никогда не слышала, чтобы он столько болтал. Заявляет, что любит меня больше жизни, а вот маму разлюбил и хочет уйти от нас к какой-то другой женщине. Я испытываю жгучую ярость из-за того, что он хочет разрушить мой идеальный мир и бросить меня. Хочется причинить ему такую же сильную боль, какую он причиняет мне. Я к чему-то тянусь… а потом просыпаюсь и напоминаю себе, что он был самым добрым, милым, надежным папой в мире. И хотя он не очень долго пробыл в моей жизни, его уход оставил в ней невосполнимый пробел. Пока не появился Дилан.