— Ты куда? Пожалуйста, не уходи!
От того, что я ей так отчаянно нужна, меня переполняет счастье.
— Я быстро. Кое-что подготовлю.
Вылетаю за дверь и зажимаю рот рукой, чтобы не дать волю эмоциям. Нина не должна слышать моих рыданий. Что я за мать такая?! Моя несовершеннолетняя дочь второй раз беременна, а я даже не замечала этого, пока все не зашло слишком далеко. А виноват Алистер! Был бы у меня шанс, убила бы его собственными руками за то дерьмо, которое он нам устроил…
Собираю чистые простыни и полотенца, приношу несколько тазиков с водой, где разведен антисептик, стерилизую ножницы. Готовлю комнату, переодеваюсь.
Схватки продолжаются несколько часов. Я глажу Нину по голове, как в детстве, когда она плакала, и заверяю ее, что все будет хорошо. Хотя сама этому не верю: ребенок превратит ее жизнь в ад.
— Я боюсь, — шепчет Нина.
— Все будет хорошо. Я рядом.
— Нет, я имею в виду, когда малышка родится. Я читала об этом заболевании, о прозэнцефалии. Видела фотографии.
— Малышка?
— Да, думаю, будет девочка. Джону этого очень хотелось.
— Сейчас не время беспокоиться о ее внешности, — говорю я, хотя вполне понимаю и разделяю Нинин страх.
— Я не смогу смотреть, как она… умирает.
Что тут ответить?
— Хорошо. Я буду с ней.
— Обещаешь?
— Обещаю.
В перерывах между схватками Нина рассказывает мне о своей тайной жизни: о том, как встретила Хантера и как сама узнала о беременности лишь на последних сроках. Говорит, что боялась признаться мне и поэтому скрывала. Хвастается, что ее «парню» не терпится стать отцом. И тревожится, что уродство ребенка разобьет ему сердце. Говорит, что ей совестно передо мной за свое поведение. И я ей все великодушно прощаю.
Вечер переходит в ночь, а затем в раннее утро, когда ребенок наконец начинает свой путь на этот свет. Все происходит стремительно, и вот я уже держу его на руках. Работа Нины закончена, теперь мой черед.
— Девочка? — спрашивает она, когда я перерезаю пуповину стерилизованными ножницами и закрепляю пластиковым зажимом, которым закрываю пакеты для заморозки. Измученная болью, Нина почти неподвижна и слишком напугана, чтобы сесть и увидеть лицо ребенка.
— Да, — отвечаю я.
— А она…
— Мне нужно выйти, дорогая. — Я укутываю ребенка теплым одеялом, которое заранее положила на батарею, и направляюсь к двери. — Прости.
— Она молчит, — шепчет Нина. — Покажи мне ее.
— Не стоит, — отвечаю я и закрываю за собой дверь.
Спускаюсь по лестнице, унося с собой сверток. Конечно, это жестоко — не позволить ей даже взглянуть на собственного ребенка, но я уверена, что так будет лучше. Для всех. Это самое трудное решение, которое я когда-либо принимала в жизни, — и должна придерживаться его до конца. Ради Нины.
Оставляю ребенка одного в подвале и возвращаюсь, чтобы помочь Нине избавиться от плаценты. Складываю ее в таз для мытья посуды, чтобы потом выбросить. К счастью, разрывы совсем небольшие; учитывая ее возраст, ей повезло. Мышцы не повреждены, так что все само заживет. Нина не плачет, она вообще не выражает никаких эмоций. Я даю ей две таблетки и жду, пока она их выпьет.
— Дилан, — внезапно говорит она. — Дилан.
— Что?
— Так зовут моего ребенка.
— Необычное имя для девочки.
— В честь певца Боба Дилана. Джон его обожает.
— Что ж, так тому и быть.
Нина пытается встать с кровати.
— Нужно рассказать Джону, что случилось, — говорит она, но я удерживаю ее. — Он будет беспокоиться.
Сомневаюсь.
Я твердо намерена делать все, чтобы как можно дольше оттягивать их встречу.
— У нас будет достаточно времени, чтобы все ему объяснить, — настаиваю я, и она, усталая, сдается.
— Я скоро вернусь, — шепчу я и спускаюсь в подвал, чтобы выполнить свой долг.
Глава 29
Мэгги
Двадцать три года назад, два дня спустя
Я совершенно не знаю этот район города, хотя мы живем всего в десяти минутах езды от него.
В бардачке машины нашлась подробная карта улиц; по ней я и отыскала адрес, нацарапанный на клочке бумаги из Нининой куртки. В бардачке же оказалась и пара кожаных водительских перчаток Алистера. Надеваю их и паркуюсь в нескольких кварталах от нужного дома. Обеденная суета уже кончилась, а вечерний час пик еще не начался, так что я успела проскочить без пробок. Время дорого, но если потороплюсь и допущу ошибку, то меня заметят. А это слишком серьезный риск. Выжидаю несколько минут и, когда из вида скрывается последний пешеход, выхожу из машины, оставляя ее незапертой, чтобы можно было быстро уехать, когда дело будет закончено.