От обиды на Нину все сжимается внутри. Не хочет мне помогать, прячет голову в песок!.. Но я не стану закапываться рядом. На счету каждый день. Чем позже будет поставлен диагноз, тем страшнее он может оказаться.
Из-за гнетущей неопределенности я по сто раз на дню ощупываю уплотнение у себя в груди, пытаясь понять, что с ним происходит. Иногда, когда спальня погружается в полную тишину, я чувствую, как оно растет и набухает, растягивая кожу. Или, словно созревший одуванчик, рассеивает сорные семена по всему телу, чтобы те пустили корни и проросли в самых укромных уголках. Что бы это ни было, я хочу от этого избавиться. И выйти на свободу.
Кончилась вода, и я иду в ванную наполнить бутылку. Попутно с удивлением замечаю, что вода после моего купания ушла не вся. Нажимаю на механическую заглушку, но она не поддается, а когда пробую еще раз, посильнее, вся конструкция выскакивает из гнезда. Я внимательно ее рассматриваю. И замечаю двухдюймовый винт с острым концом, соединяющий две части.
Вот он, мой билет на волю.
Глава 58
Нина
Два года назад
Чувствую появление Дилана за долю секунды до того, как за стеклянной дверью паба возникает его тень. Он входит и сразу выхватывает меня взглядом. Я сижу за столиком одна, жду. Сердце трепещет, потому что в чертах Дилана я вижу Джона Хантера, его отца.
Напоминаю себе, что теперь сына зовут Бобби. Мы здороваемся. Я придвигаю ему заранее заказанный стакан лимонада. Он снимает пальто и садится напротив.
С нашей первой и единственной пока встречи прошло шесть недель и два дня. Много раз за это время мне хотелось написать ему и увидеться снова, но я чувствовала себя не вправе втягивать сына в свои проблемы. Надо было сначала успокоиться, примириться с чудовищными открытиями, сделанными мною в подвале, и наказать Мэгги, прежде чем впускать его в свою жизнь. Я хотела, чтобы он узнал лучшую версию меня, и теперь наконец готова. За это время я написала ему всего лишь раз, попросив дать мне время. К счастью, он не стал задавать лишних вопросов.
— Я уже и не надеялся, что ты напишешь, — начинает он.
— Прости, — говорю. — Мне очень жаль. И за то, что бросила тебя тогда в пабе, не объясняя причин, — тоже.
— Понимаю, тебе сложно было это принять.
— Да, я запаниковала, но ты все равно не заслужил такого обращения. Просто я понятия не имела о твоем существовании.
— Ничего страшного, — говорит Бобби, однако по его лицу я вижу, насколько моя реакция его задела. Когда меня огорчают, у меня становятся точно такие же глаза. И я клянусь себе больше никогда не причинять ему боли.
За эти недели я обдумывала разные способы, чтобы рассказать ему правду, но все они сопряжены с рисками. И все же я должна перед ним открыться — естественно, до определенного предела.
Касаюсь его руки и начинаю:
— Мне нужно многое сказать, и, думаю, не все тебе будет легко услышать. Поэтому хочу предложить тебе то, чего меня лишили когда-то, — выбор. Мы можем продолжить общаться как есть… или, если ты согласен, я готова рассказать тебе правду, а дальше ты сам примешь решение.
Бобби отвечает не задумываясь:
— Конечно, я хочу знать правду.
— Уверен? — снова спрашиваю я, он кивает. — Хорошо.
Набираю в легкие побольше воздуха — и словно ныряю в омут с обрыва:
— Я совсем не та, кем ты меня считаешь.
Его руки напрягаются, словно он ждет, что сейчас я снова от него отрекусь. Я крепко стискиваю его ладони, чтобы не дать разорваться нашей связи.
— Мы родственники, Бобби, но я не твоя сводная сестра. Я твоя биологическая мать.
Он высвобождает руки, его поза становится отстраненной и напряженной, словно его потянули за невидимую нить.
— В сертификате…
— Я знаю, что там написано, — перебиваю я его мягко. — Это ложь. В тот день родила я, а не моя мать.
— Ты? — спрашивает он, я киваю. — Тебе же было…
— Четырнадцать, когда я забеременела, и пятнадцать, когда родила. Но мне сказали, что ты погиб в родах.
Он качает головой.
— Кто?
— Моя мама — твоя бабушка. Это непростая история…