Они прекратили избиение, словно по команде. Расступились, позволили мне вытянуться, встали рядом, довольно скаля зубы. Я бы дорого отдал, чтобы божественная воля, возмездие, кара, или что там еще, обрушились на их головы. И оно не заставило себя ждать. Залитые кровью уши уловили щелчок дверного замка затем скрип, и мрачный бас спросил:
— Так, и что здесь происходит?
Глава 16
Я растянулся на полу, глубоко вдохнул. Поднял руку, вытер выступившие от боли слезы, размазав по лицу кровь из разбитой брови. Было больно, но терпимо, лучше, чем в тюрьме. Те парни, что били в там, избивали с любовью, яростно и страстно. Они били так, чтобы не убить, но выбить все, что им было нужно. Эти парни нежно погладили, лишь указав мое место в местной иерархии, и показав, что жизнь здесь простой не будет.
Но ничего, справимся. Боль - это ерунда, боль пройдет. Унижение забыть сложнее, но ведь и не унизили меня. Я просто проиграл в драке.
Я — дворянин, проиграл в драке уличным мальчишкам, господи боже, позор-то какой!
— Жаров! — в густом басе мужчины проявилась угроза и требование.
— Так точно, ваше благородие! — откуда-то сбоку донесся, твердый и уверенный в себе мальчишеский голос, что-то хлопнуло, что-то стукнуло, словно мальчишка вскочил и уронил стул.
— Жаров, я, что сказал сделать?
— Встретить, как родного! — отрапортовал тот же молодой голос, и добавил: — Ваше благородие!
— А вы что устроили? — с разочарованием в голосе спросил мужчина, глядя в темноту под окном.
— Встретили, — удивленно отозвался невидимый мальчишка. — Как родного, встретили.
— Дурачье! — выдохнул мужчина. — Да чтоб родня тебя так встречала, Жаров!
— Дак встретили ужо, — невесело усмехнулся мальчишка в темноте и вновь добавил: — Ваше благородие! Вы же сами знаете, как меня родня встретила. Вот! Ну, и мы маленько.
— Маленько? — мужчина наклонился надо мной, осмотрел не прикасаясь. — Да на парне места живого нет!
— Ну, бывает, перестарались чуток, — в голосе Жарова не было сожаления. Немного страха, немного непонимания, много обиды, и ни капли сожаления. — Всех так встречаем. Надо же посмотреть, что к чему, на что человек способен, годится ли нам. Ну, бывает, ну, не рассчитали. Ну, перестарались. Но мы ж со всей любовью и уважением. Да и помяли тока слегка. Вон Волчок не даст соврать, он после нашего знакомства три дня в лазарете провел.
— Не рассчитали? Маленько перестарались? И ты его с Волчком не сравнивай. Волчок на улице вырос, в подворотне, да в лопухах спал, воровал, чтобы выжить, дрался через день. А он, — мужчина указал на меня рукой, — он только на ринге да по боксерским правилам бился. А вот скажи мне, Жаров, раз уж ты его с Волчком сравнил, что было бы, если бы я не пришел? Убили бы?
— Да зачем же? — в голоса Жарова сквозила обида. — Он же упал. А как упал, мы так еще чуток помяли его. Для острастки. Ваше Благородие, он хоть и знатный. Я же правильно понял, он знатный? Так даже знатный место свое должен знать.
— Тем более знатный, — просипел кто-то другой.
Мужчина ничего не сказал, лишь покачал головой. Он наклонился надо мной. Обхватил левой рукой мой подбородок, повернул голову, потрогал царапину за ухом, цокнул языком. Прошипел что-то об умственных способностях Жарова и компании, спросил:
— Все в порядке, кадет? Живой?
Я поднял голову, взглянул на него иначе, внимательно изучая, как учил отец. Лихой курчавый чуб падает на лоб, скрывая повязку на правом глазу. Левый глаз чуть прищурен, смотрит на меня внимательно, словно изучает. От правого краешка острого носа, через аккуратно постриженные, покрытые маслом усы до уголка тянется старый давно ставший фиолетовым шрам. Тонкие губы изломаны в кривой усмешке, но не понятно, он действительно смеется, или это шрам приподнимает губу. Подбородок острый, с крохотной ямочкой, чисто выбрит, как и щеки. Ни тебе бакенбард, ни пропущенных волосков. Воротник белой рубашки расстегнут. Кажется, что небрежно, по невнимательности, но чувствуется, что так и было задумано. Поверх рубахи жилетка простая, с атласными вставками спереди, и кожаными по бокам. Из левого кармана торчит цепочка часов из белого метала. В другом, тоже что-то лежит, но понять, что, я не смог. Что-то плоское, похожее на портсигар. Возможно, что и он.
— Отчитайся, кадет! — он смотрел на меня, я же продолжал лежать, понемногу приходя в себя. — Что здесь произошло? — он оглянулся, взглянул на с трудом поднимающегося кривого клопа. — Ты Прошку уговорил? — в голосе его появилось неподдельное удивление.
— Вы мне? – я нахмурился, отчего царапина над бровью треснула и по виску потекла струйка крови.
Мужчина резко повернул мне голову, взглянул на текущую кровь, достал платок, вытер с вновь наклонился, разглядывая рану.
- Жить будешь, - хмыкнул он, и повернувшись к темноте под окном, погрозил ей кулаком. – Так, что на счет Прохора? Ты его?
- Нет, — простонал я. — Не трогал я его. Если бы я его тронул, он бы не поднялся.
— Ну-ну, — вот теперь он усмехнулся, значит, все же шрам создает такой эффект. — Ты не заговаривайся. Прошку так просто не взять, не смотри, что он с виду такой неказистый, в драке он хорош. Чтобы его свалить тебе понадобится приличный дрын, или лом. Ни того, ни другого, я не вижу. А вижу на полу Прошу и тебя. Так почему вы оба на полу?
— Вы знаете, — выдохнул я, отвечать на глупые вопросы, ответ на которые очевиден, не хотелось.
— Я предполагаю, но хочу знать твою версию истории. Излагай, кадет.
— Я не кадет, — скривился я и тут же сморщился от резкой боли в разбитых губах.
— Возможно, — согласился он. — Все зависит от твоих ответов. Возможно, что кадетом и не станешь. Смотри с ответами не промахнись. Я слушаю, почему вы оба на полу?
- В приличном обществе принято представляться, прежде, чем задавать вопросы, - я застонал, попытавшись сесть, но не смог и лег поудобней.
- Слыхали обормоты? – мужчина погрозил пальцем в темноту, оттуда раздались не то смешки, не то всхлипы. – Расстрою вас юноша, - мужчина повернулся ко мне, - мы не в приличном обществе. И я, так скажем, местный комендант.
Он смотрел на меня, я на него. Я понимал, что имени своего он не скажет, особенно после того, как назвал свою должность. Его «так скажем», говорило о том, что никакой он не комендант, а то как боялись его клопы, заставляло относиться к нему серьезно.
- Так как вы оба оказались на полу?
— Поскользнулись, - проворчал я.
— Оба? — недоверчиво спросил он. — Как так?
— Оба, — уверенно подтвердил я. — Этот добрый юноша, хотел меня поприветствовать. Место, где я могу разместиться показать, но поскользнулся и упал. Я хотел ему помочь и тоже поскользнулся. Ребята бросились помогать, и тут вошли вы. Скользко тут у вас, грязно, вы хоть бы мыли тут иногда. Все же тут люди живут.
— Согласен, грязновато тут. Жаров, к утру привести здесь все в порядок. Хочу видеть на стенах свое отражение в полный рост.
— Слушаюсь, Ваше Благородие! — печально, без рвения, отозвался мальчишка.
— Но вернемся к вопросу, почему вы оба на полу. Ты точно все мне сказал так, как было? Точно? — он прищурил единственный глаз.
— Точно! — кивнул я, и сел.
С третьей попытки, но сел. Наверное, зря. В глазах потемнело, голова закружилась, но я уперся руками в пол, и упасть себе не позволил.
— А кровь на губах откуда у тебя? И бровь разбита.
— Разбил, когда упал.
— И за ухом?
— Так я ухом упал. А уж потом, когда встать попытался, нос об пол разбил. И бровь, — я размазал текущую из брови кровь по щеке. — А синяки на теле и шишки на голове еще до того, как поскользнулся получил. Я же только что из тюрьмы, а там такие порядки. Вам и не снилось.
Клопы загудели, зашептали что-то. Мужчина повернулся к ним, скорчил злобное лицо, и шепот стих.