Фантазии понесли меня далеко-далеко, и я уже представлял себя с Ангелиной не просто парой на балу, а мужем и женой. Конечно же со всеми вытекающими для брака последствиями.
Дед Федор хмыкнул от двери. Я приоткрыл глаза, глянул на него и закинув руки за голову, улыбнулся. И не подумаю стесняться, я мужчина, это естественно, а ты сам хотел остаться.
Живот отчаянно заурчал, и я понял, что готов променять все свои фантазии на тарелку простого лукового супа и кусок черного хлеба.
- Вылезай, вода остыла, - Дед Федор снова хмыкнул от двери.
— Располагайся, — Светлана Юрьевна кивком головы указала на крошечную комнату, через открытую дверь в которой была видна кровать и стоящий на ней мой мешок с весьма скромными пожитками. — Сегодня ты ночуешь здесь. Завтра утром ты переедешь еще раз. Туда, где будешь жить ближайшие три недели.
— Далеко? — грустно спросил я, чувствуя, что не хочу никуда больше ехать. Мне здесь не нравится, но снова менять место жительства, даже не обосновавшись не хотелось.
— Отсюда вверх по лестнице, до конца коридора, — она и не думала улыбаться, говоря совершенно серьезно, хотя ее слова и звучали как издевательская шутка. — Комната будет готова завтра к утру. Вечером ты в нее въедешь. И проживешь в ней три недели.
— Почему только три? — спросил я.
— Это тебе Петр объяснит за ужином. Ужин через полчаса, отдохни, переоденься и жду тебя к ужину. Проголодался сильно?
— Я в тюрьме сидел, — я постарался сделать страшное лицо, но попытка вызвала на ее губах лишь улыбку.
— Я прикажу подать двойную порцию, — она закрыла дверь, оставив меня одного.
Одежду я нашел на кровати. Брюки, сорочка, носки, мягкие туфли из нежной кожи и крестик. Мой крестик! Цепочка новая, серебряная, но крестик мой. Я невольно хлопнул себя ладонью по груди и там его не нашел. Я и не знал, что потерял его. Не знаю где, не знаю как, но я рад. Рад, что он снова у меня. Хотя осознавать то, что его какое-то время не было, неприятно.
К ужину я опоздал. Даже не знаю, специально или нет, но Федор, и почему он, словно в доме других слуг нет, пришел за мной позже, чем должен был. Потому, оказавшись за столом, я застал уже остывшие блюда. Однако это меня не остановило и вскоре с тарелки исчезли и отбивная и овощи. И то и другое великолепно и то и другое очень сытно. И того и другого оказалось слишком мало.
— Я не хочу, не могу и не собираюсь кормить тебя до твоего сорокалетия, — глядя, как я кусочком хлеба собираю соус с тарелки поморщилась она. — Только до того момента, как тебе исполнится семнадцать. После, я выступлю твоим опекуном, чтобы ты смог оформить наследство...
— Что? — я встал, пропитанный жиром и сливочным соусом кусок хлеба выпал у меня изо рта. — Что ты сказала? Наследство? В каком это смысле наследство? Мои родители, мертвы? Уже мертвы и ты знаешь об этом?
— Я не верно выразилась, — ничуть не смутилась Светлана Юрьевна и даже слегка улыбнулась.
— Что с моими родителями? — стараясь оставаться спокойным спросил я. — Ты что-то знаешь, ответь мне!
— Прежде всего, — она встала, и я застонал, ее поза, выражение ее глаз, даже излом ее губ, как две капли воды, походили на Анастасию Павловну. Подол платья упал на пол, накрыв носки ее туфель и разгладился сам, не оставив на себе не единой складки. И снова как у Анастасии Павловны. Никогда не думал, что буду скучать по нашей гувернантке, но ведь скучаю.
— Прежде всего, — Светлана Юрьевна свела руки в замок, — не вежливо говорить «ты» женщине, тем более, которая старше тебя. Во-вторых, ты находишься в моем доме и ты, — она давила на это «ты», — мой гость на сегодняшнюю ночь. Завтра воспитанник. В-третьих..., — что было в третьих она не договорила.
Перед моими глазами замелькали разноцветные круги, потемнело, горло сдавило, воздух стал колючим и горьким. Лоб покрылся холодным потом, спина затряслась. Я пытался вцепиться руками в стол, пытался удержаться на ногах, но не смог ни того, ни другого. Последнее, что я видел побледневшее, обеспокоенное лицо Светланы Юрьевны. Последнее, что я слышал, ее отчаянный вопль, зовущий доктора и помощь.
Резкий отвратительный запах заставил меня замотать головой, задергаться и попытаться отбросить руку, что совала мне под нос, что-то очень вонючее. Не вышло. Рука немного двинулась и вернулась обратно. Я попытался вскочить, но вторая рука крепко держащая меня за запястье не позволила.
— Успокойтесь, Светлана, — произнес одноглазый человек, не сводя с меня единственного взгляда. — Это нервы. Мальчишка распереживался, и я его понимаю. Арест родителей, сам побывал в тюрьме. Тот человек, что арестовал его отца, освободил его самого, оправил непонятно куда и зачем. Ну, а здесь мои ребятки его встретили, как родного, — он передразнил интонацию Жарова. — И тут вы о наследстве. Я бы тоже в обморок упал.
— Вы? — Светлана Юрьевна оторвалась от стола и посмотрела на него. — Петр Андреевич, вы? В обморок?
— Да, Светлана Юрьевна, да. Я и в обморок. Поверьте, в пятнадцать лет я был гораздо впечатлительней, чем сейчас, — он вздохнул и посмотрел на меня. — Пришли в себя, Глеб Сергеевич? Хорошо себя чувствуете? Можем продолжать разговор?
Я косо посмотрел на кусок вонючей тряпки зажатый меж его пальцами, затем перевел взгляд на него и кивнул.
— Тогда прежде, позвольте исправить мой недочет и представиться, — он встал. — Граф Петр Андреевич Крестовский! — каблуки его громко щелкнули.
— Петр Андреевич, — болезненно сморщилась Светлана, но он не обратил никакого внимания на ее возглас.
— Прошу прощения за вчерашний прием, Ваша Светлость, — говорил он мне, продолжая держать меня за руку, и щупая пульс. — И простите, что я сижу, но вы ведь лежите, а значит, этикет я нарушаю лишь незначительно. Еще раз простите, мне не было передано сообщение от Светланы Юрьевны. Я получил лишь письмо от Данилина.
— Данилина? — я никогда прежде не слышал такой фамилии.
— Данилина, — кивнул мужчина. — Вы встречались с ним в..., — он пожевал губы. — В городе, во время ареста ваших прошлых родителей. Это тот самый человек в серой шинели, который позже приезжал к вам в тюрьму и благодаря которому вы оказались здесь.
— Прошлых? — я лишь краешком сознания зацепил информацию по Данилину, а вот по родителям еще как. — Что происходит? Я ничего не понимаю.
— Назовем это так. Они были, есть и будут вашими родителями, но на время вам придется о них забыть. Вашими нынешними родителями станут герцоги Ольга и Александр Волошины. К сожалению, безвременно покинувшие этот мир. Вы, Глеб, сирота. Круглый сирота, если не считать одну странную особу, живущую сейчас за границей. Но сомнительно, что ее заинтересуют ваши долги. Да, Глеб, поздравляю вас, вы наследник огромного состояния долгов.
— Я ничего не понимаю! — мой голос сорвался на визг. — Ничего. Прошлые родители, новые... Какого черта здесь происходит. Что значит новые родители? Объясните! Пожалуйста!
— Я так понимаю, что Данилин вам естественно ничего не рассказал. Это в его духе. Светлана Юрьевна, я готов объяснить Глебу, что здесь происходит, но не хотите ли вы ответить мне, посвятил ли вас в свои далеко идущие планы наш общий друг Данилин?
— Да, Петр Андреевич. И, Петр Андреевич, нет. Я знаю ненамного больше, чем вы. И я готова взять на себя объяснения.
— Прошу, — Петр Андреевич, встал, уступив стул женщине.
— Глеб, что говорил вам Данилин?
— Что сделает мне новые документы. Что меня будут чем-то учить. Что он спрячет меня от тех, кто хочет навредить мне лично и всей моей семье в общем. И еще он говорил, что не даст и ломанного гроша за мою жизнь, если я с вами не поеду.