— За березой, говоришь? — Петр Андреевич забрал у меня пистолет, зарядил, поднял. — За той? — он шагнул в сторону дерева.
— Петр Андреевич, — я схватил его за руку. — Не надо! Это не люди. Я чувствую. Давайте уйдем.
— Я верю тебе, Глеб, верю, — Крестовский сбросил мою руку. — Но поздно уже как-то уходить. Они нас видели. Да и не в правилах рода Крестовских к врагам спиной поворачиваться.
— Граф Крестовский, — тихо прорычал я. — Приказываю вам обеспечить безопасность последнего наследника рода герцогов Волошиных. Быть спиной к врагу, и как можно дальше от него как раз в наших правилах.
— О, как грозно, — усмехнулся Крестовский. — Но и ты, Глеб не герцог. Не забывай об этом. Что сказал бы о тебе твой дед Федор?
— Сказал бы, что я живой! — сказал я, но было поздно. Петр Андреевич, лениво покачивая пистолетом, направился через снег прямо к застывшей возле березы фигуре. — Какая разница, что он скажет на моей могиле, — прошептал я и громко добавил: — Их пятеро!
— Да хоть двадцать, Глеб. Хоть двадцать.
Небо за моей спиной медленно серело. Зимний рассвет наступал нехотя, словно не собирался разгонять ночной мороз. Однако даже того света хватало чтобы видеть стоящую у березы, гладящую огромными черными кривыми когтями ее ствол, фигуру.
— Глеб, — Крестовский усмехнулся. — Тут нет никого!
Он повернулся ко мне, опустил пистолет, широко улыбнулся и упал. Я успел только вскрикнуть, как черный шар врезался ему в спину. Тело Крестовского пролетело несколько метров и зарылось в снег. Пистолет вылетел из его руки прямо к моим ногам, но тоже исчез в снегу. Я нырнул в снег следом.
И вовремя. Второй черный шар врезался в куст, возле которого я стоял, окатив меня щепой и капельками тьмы.
Темные! И как я сам и сразу не догадался. Кто еще может вот так просто гулять по зимнему ночному лесу. У кого еще могу быть такие когти. Я вжался в снег, услышал радостный хрип темной глотки, услышал, как хрустят снежинки под тяжестью тела.
Куда-то ушла усталость, холод покинул мое тело, жар пришел ему на смену. Я продолжал дрожать, но теперь уже от сжигающего меня страха, а не от холода.
Пистолет пропал в снегу, из оружия у меня только кулаки, да куцая магия, которую я лишь начал постигать. И все же Крестовский прав, поворачиваться к ним спиной как-то не хорошо. Не вежливо, что ли.
Я выглянул. Темная тварь скользила по снегу на четвереньках, едва касаясь его. Там, где длинные когти царапали снежинки они с треском рассыпались. Она подползала все ближе, а под уродливым черным рваным капюшоном горели два оранжевых глаза.
Я решился. Подобрал палку, швырнул в темного, а сам перекатился и выдал то, что умел. Огненный шар вышел на загляденье, он высоко взмыл, осветив и остальных медленно подбирающихся ко мне темных, а затем рухнул на спину когтистого, вогнав его в снег.
Я прыгнул в яму. Приземлился ему на спину, ухватил за то, что казалось, мне шеей и несколько раз сильно ударил головой о снег. Без толку! Снег в лесу мягкий, не утоптанный. Голова темного лишь пробила еще одну дыру, но удара не получила. Он захрипел, махнул рукой и я, вылетел из ямы.
Мне снег мягким не показался. Упал я с небольшой высоты, но и ее хватило, чтобы на мгновение потеряться. Когда же пришел в себя увидел летящую на меня разинутую волчью пасть. Голова качнулась в сторону. Зубы зверя клацнули возле лица, я, что было силы, врезал ему туда, где шея сходится с челюстью. Я рассчитывал попасть в кадык, и не попал. Зверь отпрыгнул, встал на лапы, облизнулся.
— Ну, — осклабился я. — ну, иди сюда!
Он прыгнул, я встретил его кулаком в нос. Волчара отлетел, упал на снег, дернулся и остался лежать.
Темный шар вспорол снег в ладони от моего плеча, я ушел в другую сторону, и едва не попал под второй шар. Снова перекатился и прямо к ногам очередного темного.
Он изобретать что-то не стал и просто врезал мне кулаком в лицо.
В глазах потемнело, я почувствовал, что падаю во тьму. Ухватился за эту мысль. Пусть они меня сейчас убьют, но и я им устрою баньку. Жаль, что не отмоются от тьмы.
Я ухватил энергию, собрал ее воедино. Еще раз получил кулаком в лицо, но мне было уже все равно, тьма рухнула на мир вокруг нас.
Должна была рухнуть. Я видел, как падает сгусток тьмы, я успел улыбнуться, думая о том, что темные погибшие от тьмы, это весьма забавно.
Сгусток разлетелся. Он падал стремительно и вдруг разлетелся. Словно капля дождя упавшая на зонтик. На мелкие капельки, что усеяли снег и тут же впитались в него.
— Достаточно! — громыхнул знакомый голос, и в больной туман вплыло улыбающееся лицо Петра Андреевича.
— Ну, вот, — сказал он, наклонившись надо мной и довольно улыбаясь, — а Данилину ты говорил, что даже паучков вызывать не умеешь, — он засмеялся. — Значит ты все-таки темный.
Глава 21
Он смотрел на меня и улыбался. И в улыбке его была радость, доброта счастье. Я никогда не видел Петра Андреевича таким. Обычно этот мрачный тип либо ругает нас, либо смолит папироской и ругает себя, за то, что никак не может бросить. Сейчас же он просто лучился счастьем.
— Вставай, кадет, — он протянул мне руку. — Холодно, замерзнешь.
Я руку принять и не подумал. Я видел, как в спину Крестовского врезался темный магический заряд. Я помню, как Петр Андреевич упал, и я не видел, чтобы он поднимался. Темный принял лик Крестовского? Но зачем? И способны ли темные на такое?
Им что-то от меня нужно. Не иначе. Они убили Крестовского. Они захватили меня. Живым. Почему просто меня не убить? Могли бы не останавливать того парня, который меня бил. Он бы и добил. Но ему не позволили. Зачем? Крестовского же убили. Хотят использовать. Как? Они хотят попасть в поместье к Светлане. Зачем? Да кто же темных разберет. Но вообще на правду похоже.
Или не похоже. Волк пытался меня загрызть вполне себе натурально. И магический заряд если бы в меня попал, то наверняка спалил бы. Да и лицо мое в котлету темный превращал со всей ответственностью.
Все равно не сходится. Зачем им меня в разуме оставлять? Можно же просто подчинить. Я сам не видел, но говорят раньше частенько подчиненные жуть на города наводили. Однако меня оставили в живых и сейчас что-то предложат? Но почему? Из-за тьмы, что я на них обрушил? Да нет. Я убил их двоих, а они меня к себе позовут? Они же темные, а не дураки. Размен-то паршивый.
Я ведь убил? Убил же? Или нет?
Я покосился на место где должно было лежать тело волка и не увидел его. Темный же, что только что мутузил меня, отбросил капюшон хламиды на спину и шел прочь от нас, на ходу зачерпнув рукой снег, он растер им лицо. Темные такое делают?
— Эй, — услышал я знакомый, наигранно-возмущенный голос. — Петр Андреевич, что значит достаточно? Все что ли? Так не честно! А я? Я тоже хочу поучаствовать, — на краю ямы появился Жаров в черной хламиде, но без капюшона. Взгляд его, был взглядом обиженной собачки, он был готов расплакаться.
Они и его убили. И облик его приняли. Теперь у них есть и Крестовский, и Жаров, так зачем им я? И тот и другой вполне проведут в поместье. Проведут? А кто их задержит? Дед Федор? Степан? Или пара кухарок?
— Ты мне в спину шаром зарядил, больно зарядил, — Крестовский поморщился и прикоснулся к месту куда врезался темный заряд.
— Так от души же, Петр Андреевич. Любя! Ты ж сам просил, чтобы натурально было. Разве плохо вышло с натуральностью. Отлично! По-моему. Ты, Петр Андреевич, так упал, тебе бы в театре играть. Да и я постарался, а мне вон даже Глебку пнуть не дозволил. Не хорошо так, Петр Андреевич. Не хорошо!
— Жаров, — Крестовский покачал головой. — Ты в семнадцать лет подстрелил магией, своего учителя, — едва не по слогам произнес Крестовский. — Старшего по званию! По положению! Тебе мало?
— Мало! Я тоже хочу Глебку пнуть. Пару раз, когда еще герцогу по заднице надавать получится. Простите, Ваша Светлость, — он поклонился мне. — Это здесь он простой человек, здесь, сейчас, он просто Глеб, даже не граф, как его там, а вернемся домой он снова герцогом станет. Там уж просто так не пнешь. Еще раз простите, Ваша Светлость, — Жаров поклонился, на этот раз ниже.