А Степой быть я не хочу.
— Зря ты, — прохрипел темный и глаза его засветились красным. — Ты не представляешь, от чего отказался.
Он врезал мне в лицо. Удар сильный, точно в глаз, но не сказал бы что умелый, кулак слишком мягкий. Однако мне и этого хватило. Мир вокруг пошел рябью, стал расплываться, темнеть еще больше. Пока не остались только два огромных, желтых, глаза, смотрящие на меня, сквозь ножки кресла. За них я и зацепился.
Я смотрел в эти два огонька, и очень хотел, чтобы они не гасли ни на мгновение. Я молился, чтобы связанный котенок не моргнул. И он не моргнул. Он смотрел на меня внимательно, словно изучая. Словно от того, сумеет ли он не закрыть глаза, зависела его жизнь. И он не моргнул. И я не провалился в беспамятство.
По шее прошло что-то острое, оставляя за собой саднящий след на коже. Я слышал, что склонившийся надо мной что-то говорит, но разобрать, что не мог. Крестовский себе оправдания придумывает? Объясняет, почему он должен меня убить. Пусть! Мне не интересно. Я даже рад, что в голове гудит и я не разбираю его слов.
— Отойди от парня!
О, это я услышал. Узнаю Петра Андреевича! Голос твердый, командный. Такой голос не хочется слышать, но если услышал, то не подчиниться невозможно. В нем чувствуется сила и авторитет. И этот человек связал котенка? Существо не больше ладони? Либо Крестовский боится кошек, либо эта пушистая малышка очень сильный маг.
— Я сказал от парня отойди. Глеб, ты там живой? Подай знак, какой.
Туман перед глазами растаял, я увидел лицо склонившегося надо мной и это был не Крестовский. Петр Андреевич стоял чуть слева от двери, и никуда не торопясь заряжал пистоль. Второй был прижат к телу локтем.
Тот, кто склонился надо мной, зашипел, по-звериному осклабился, прошептал мне в лицо:
— Я вернусь. А ты еще пожалеешь.
Он выпрямился во весь рост, ухмыльнулся и отошел к креслу, а затем перешел и за него, став так, что закрыл ногой котенка от Крестовского.
— Глеб, мать твою, подай знак, хоть помычи, или я сочту тебя мертвым! — Крестовский и не смотрел на меня, он заряжал третий пистоль.
Узнавать, что это значит, мне отчаянно не хотелось, как и валяться на полу с расквашенным носом. Я попытался сесть, но получилось лишь дернуться. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни головой. Мне оставалось лишь лежать и смотреть на происходящее. Проклятый темный, накинул на меня какую-то сеть, что крепко привязала меня к полу.
Однако Крестовскому моего движения оказалось достаточно, он кивнул, протянул пистоль в мою сторону.
Издевается? Я двинуться не могу, а он мне пистолет дает и ведь наверняка ждет, что я сейчас подскачу, схвачу пистолет и... а чего он ждет?
Из-за спины Петра Андреевича вынырнул Никифор, взял протянутый пистолет, направил его в сторону темного и встал между мной и темным.
Жертвенность я оценил. Никифор готов проститься с жизнью, ради моего спасения. Как благородно, господин Крестовский, отправлять на смерть верящего вам мальчишку.
Медленно, никуда не торопясь, словно демонстрируя темному свое превосходство, Крестовский выудил из воздуха очередной пистоль, зарядил и растворил в воздухе. Зарядив еще один и протянув его Никифору, он покачал головой.
— Дед Федор, ну ты то как во все это влез? — в голосе Крестовского было непонимание, обида и сострадание. — Агнешку убил, мальчишку погубил, Степку сдушегубил, — Крестовский вновь покачало головой. — Лиза вон до сих пор успокоиться не может, ей тоже не сладко пришлось. Зачем? Федор, зачем? Три покойника, ради чего?
— Четыре, — довольно осклабился Федор. — Четвертого утром найдешь, Петр Андреич. Если выживешь, конечно.
— Федор, ты серьезно? — Крестовский хмыкнул. — Ты думаешь, сможешь? Даже если у тебя получится, и я промахнусь, парни не промажут, — он сделал шаг вперед, и за его спиной я увидел направившего пистолет в Федора, лениво привалившегося к стене Жарова. Так вот куда исчезали пистолеты, а я уж хотел просить Крестовского обучить меня подобному фокусу.
— Зря ты сюда пришел, Петр Андреич, ей богу зря. Шел бы лучше со Светланкой мертвячка поминать.
— Бога вспомнил? — хмыкнул Крестовский.
— Это так, — скривился Федор, — к слову.
Я смотрел то на одного, то на другого и чувствовал, как понемногу хватка темной силы ослабевает. Я еще не мог пошевелить, ни рукой, ни ногой, но уже мог немного повернуть голову. И немного сменив позу, я вновь замер.
Прямо в горящем камине, прямо в огне появился темный вихрь. Маленький, скромный, не больше булавочной головки. Он рос, раскручиваясь все сильнее, впитывая в себя все больше темной не разумной энергии. И чем больше он впитывал, тем скорее рос.
— Ты не ответил, — усмехнулся Крестовский, — зачем все это, Дед Федор? Тебе ведь хочется рассказать, я знаю. Тем более, что проход еще не открылся.
— Всегда поражался, как ты с одним глазом видишь больше, чем другие с двумя.
— Ты забываешь кто я.
— Ну, да герой войны, отдавший за отечество палец и глаз. И что? Сильно тебе твое отечество помогло? Лучше ты жить стал?
— Я, нет. Но и не для того служил. Я убивал и был готов умереть сам, чтобы ты здесь мог жить спокойно. Я потерял там палец и глаз, а ты умудрился потерять здесь душу, — Крестовский замолчал, поморщился. — Высокопарно вышло, аж самому противно, но ты, Федька, мужик не глупый, сам все понял.
— Да уж понял, — хихикнул темный.
— Так что с ответом, Федор. Говори, проход еще не скоро откроется.
— Ключник, — произнес Федор и засмеялся.
Я ожидал страшного или грозного смеха, но он смеялся горько, и как-то печально.
— Ключник? — лицо Крестовского превратилось в сплошную морщину. — Это легенда, Федя. Всего лишь легенда.
— Нет, — Федор ногой подцепил связанного котенка, под удивленный взгляд, медленно опускающуюся челюсть и вытягивающееся лицо Крестовского подкинул его на ладони, и швырнул в камин, прямо в крутящийся вихрь.
— Стой, — крикнул Крестовский, на мгновение, опустив пистоль.
Но Федор никуда и не собирался, он поднял руки, и по комнате пробежала волна. Меня она лишь слегка задела, а Крестовского отбросила к дальней стене. Жаров медленно опускался на пол, словно художник, кисточкой оставляя на стене кровавый след разбитой головой. Никифор на ногах удержался, отступил, но лишь для того, чтобы запнуться за кресло и кувырнуться через него.
Федор торжествующе поднял руки, засмеялся, и покосился на камин. Вихрь теперь крутился в другую сторону, медленно уменьшаясь. И судя по лицу Федора слишком медленно. Он сделал шаг вперед, намереваясь покончить с хватающим воздух ртом Крестовским и его клопами.
Про меня он забыл. А зря. Я, благодаря его заклинанию обрел возможность двигаться. Он словно сбил с меня путы. Я глянул на ворочающегося Никифора, что отчаянно пытался дотянуться до пистоля, на Жарова, что ошалело вращал глазами, плохо понимая где он. И на сбившего дыхание, но быстро приходящего в себя, Крестовского. Перевел взгляд на уменьшающийся вихрь.
Никакого котенка там не было. Просто темный, закручивающийся уранганчик. Хотя больше похоже на бумажный кулек, куда плюют кожурки любители семечек. Если его направить в лицо и раскрутить.
Я не знал, кто такой «ключник» и что он делает и зачем он вообще. Но судя по тому, что Федор был готов отдать жизнь, лишь бы отправить котенка в вихрь, он был весьма важен. Интересно, если Крестовский победит, он сумеет извлечь котенка из вихря?
Обо всем этом я думал, медленно переползая за кресло. И лишь когда нас с Федором оно и разделило, бросился к вихрю. Я не понимал, что делаю, не знал, что за вихрь такой, но Крестовский называл его проходом, значит, он куда-то ведет.
Не дав себе возможности сомневаться, я прыгнул и рыбкой влетел в вихрь. За спиной раздался полный отчаянья и боли вопль Федора, и три слившихся в один выстрела.