— Вот теперь заряжен и готов стрелять. Поговорим?
— Нет. Врешь. Не работает. Сломан. Врешь!
— Он взведен и направлен в твою сторону. Проверим?
Тень молчала. Она смотрела куда-то мне за спину. И я с ужасом вспомнил, что была еще одна тень. Еще одна.
Тьма обрушилась на меня ледяной волной, выбила из рук пистолет, подмяла пол себя, распластала по каменному полу, придавила лицом вниз. Холодные щупальца сковали меня, растянули руки, вывернули ноги, вжали лицо в камень. Все что я смог, или успел это повернуть голову, чтобы увидеть, как над едва дышащем котенком склонилась тень.
К ней подполз мой подранок, они вместе протянули руки к кошке и вновь мысль о том, что сейчас котенку сделают больно подстегнула меня. Только что я стонал, от того, что ребра мои хрустели вдавливаемые в камень, а теперь, я, упершись руками в пол медленно поднимался, и тьма, давящая мне на плечи, слабела.
Я вставал. Я чувствовал, как отступает тьма, как давление ее становится все меньше, как рушится ее сила, как она испуганно сжимается в крохотный комок.
В руках моих пистолет. Не представляю каким образом сумел не выронить его, но раз уж он у меня. я поднял пистолет, направил в сторону теней.
— Эй, вы двое, отошли от кошки! — Тени повернулись ко мне, подранок тут де рванул за камни, а второй поднялся, скользнул ко мне. Протянул руку к пистолету, но я не стал ждать. Я нажал курок.
Пещеру заволокло дымом, грохот выстрела, многократно повторенный эхом ударил по ушам, заставив позабыть обо всем. Я упал на колени, зажал уши руками и мычал, пытаясь услышать в собственной голове звуки, издаваемые горлом. Я кричал и не слышал ничего. из ушей, что-то текло, перед глазами стояла туманная пелена, а может это дым.
Я не знал, что случилось с тенью, попал ли я, или пистолет вообще не выстрелил, а ствол разорвало прямо у меня в руках, а может мне и руку оторвало. Нет, рука на месте, она зажимает ухо, не дает разгореться в нем пожару.
Сквозь дым проступили очертания чего-то невообразимо большого, страшного, забирающегося на площадку. Трехпалая лапа впилась в камень прямо возле моих ног, я почувствовал, как меня сковывает страх, с которым я ничего не могу поделать. Я готов остаться здесь, готов умереть, только бы не испытывать этот страх.
Ай! Боль в ноге привела в чувство, отогнала страх, я еще чувствовал его рядом, понимал, что он готов наброситься на меня с новой силой, и это передышка слишком коротка, чтобы не воспользоваться ей. Тем более, что очертания забирающейся твари все явственней проступали сквозь дым, и она мне нравилась все меньше.
Ай! Снова боль в ноге, сильная, резкая, но благодаря ей, сознание проясняется больше. Я поднял руку, все еще сжимающую теперь совершенно бесполезный пистолет. Нет, ствол не разворотило, выстрел он выдержал. И что там говорила избитая мною тень про то, что он сломан. Обмануть меня хотел.
Вторая трехпалая лапа уперлась в пол, над площадкой появилось грузное тело.
Ай! Да какого черта?
Я опустил глаза. На моем ботинке, вцепившись лапой шнуровку, сидел черный как смоль котенок и спрятав под себя белую кисточку хвостика, с упоением кромсал штаны, вместе с ногой.
— Эй! — крикнул я, не зная возмущаться или смеяться, а может пугаться до смерти от ползущей ко мне твари. — Ай! Ты чего творишь? — кровь брызнула на камень.
Котенок поднял на меня взгляд, приподнял губы и впился зубами в только что искромсанную ногу. Я почувствовал, как шершавый язык слизывает мою кровь.
Ах ты ж маленький вампир! Я попытался стряхнуть котенка, дернув ногой. Отпрыгнул на одной ноге, споткнулся о распростертое на земле тело тени, упал. Котенок запрыгнул на тело поверженного врага, облизнулся, так, словно я был его завтраком.
За его спиной медленно проступая из клубов дыма росла огромная не то черепаха, не то изуродованный броненосец.
Котенок рычал и рос, увеличиваясь в размерах. Я был уверен, что еще немного и он меня съест. Он двинулся вперед, когти его росли, шерсть на загривке встала дыбом, в глазах появилось что-то, что заставило меня похолодеть.
Я отступил на шаг. Еще на шаг. Еще. Ощутил прикосновение чего-то липкого. Оглянулся, одним глазом увидел поднимающуюся надо мной Тьму, а другим бросившегося на меня котенка. Но котенком он уже не был. Ко мне летела тварь, с рысь размером.
Я отступил. Тьма захватила меня, окутала, подняла. Скрыла от всего. Я почувствовал, как ее тонкие нити нырнули мне в уши. Последнее, что я увидел, как черная пантера приземлилась, развернулась и бросилась к почти вылезшей на площадку черепахе.
Тьма окутала меня ласковым пологом, словно накрыла пуховым одеялом. Мелькнул покрытый инеем коридор, и я растворился в Тьме. Или Тьма растворилась во мне.
Глава 33
Больно не было. Было до отвращения, до тошноты неприятно. Тело словно перемололи в мелкую труху, а затем сунули под пресс. Это не боль, это нечто иное, когда каждая мышца, как чужая. Она не подчиняется тебе, живет собственной жизнью, делая только то, что ей хочется и тогда, когда ей захочется.
Страха не было. Были неприятие, возмущение, гнев, апатия. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Конечности лишь изредка сами вздрагивали, но ощущения были иными, чем, когда Тьма напрямую управляла ими. Тогда я тоже не чувствовал тела, но знал, что оно есть, и понимал, что Тьма справится лучше. Сейчас же тела словно не существовало. Я не понимал есть ли оно, или я лишь разум, что обитает где-то в ледяной пустоте, ровно до того момента, когда боль пронзала мышцу, заставляя ее вздрагивать.
Я был похож на куклу-Петрушку, дергая руками и ногами, как придется. С другой стороны, я знал, что они есть. Не послушные, но мои.
А что если я всего лишь чья-то марионетка? И хозяин дергает за ниточки, проверяя не порвалось ли где что. Опасная мысль взрывалась сверхновой, и с ней волнами накатывал ужас, но он не мог ни остаться, ни причинить вреда, он разбивался о Тьму. Неприступная, плотная, сильная она заставляла ужас разбиться, утечь, исчезнуть, унося с собой и породившую его мысль.
Я не мог быть марионеткой, не мог быть куклой на палочке, хотя бы потому, что мог свободно думать. Я испытывал радость, горе, страх, усталость. У меня были счастливые воспоминания, я помнил маму, помнил, как она читала мне. Я помнил отца и его суровый взгляд, над подавленной улыбкой. Наташку, с ее вечным недовольством и помешательством на платьях. И, конечно, Оленьку, от чьей улыбки мог растаять любой, даже самый большой айсберг.
Как же жаль, что сейчас их не было рядом со мной. Как же мне хотелось обнять их всех, прижаться к маме и отцу, прижать к себе сестер. Но я не мог. Отец и мать арестованы, сестры отправились к бабушке, и я не знаю, доехали ли. А я, я застрял в чертовом тоннеле со странными кружащимися в непонятном водовороте тварями и порождениями тьмы. Хотя прямо сейчас я сам был не больше, чем ее порождение.
Вокруг меня была Тьма. Нежная, мягкая, добрая. Она окутывала меня, ласково касаясь кожи, словно первый теплый ветерок, начала весны. И я не боялся, я знал, что Тьма не даст меня в обиду, знал, что она убьет любого, кто попытается причинить мне вред. Знал, что я в полной, безопасности, но не понимал почему. Не видел зачем.
Не видел. Света не было. Непроницаемой, плотной повязкой Тьма укрывала мои глаза, не позволяя им видеть ничего, кроме себя самой.
С носом она так поступить не могла. Или не хотела, кто знает. Однако запахи я чувствовал, резкие, неприятные, но очень знакомые. Я уже чувствовал их, и мне тогда было не очень хорошо. Только вспомнить, как именно было не хорошо, и что это за запахи не мог.
Звуков не было. Но понял это я не сразу. Лишь когда что-то холодное проникло сквозь Тьму, коснулось моей руки, обжигая ее легким, но решительным прикосновением и кольнуло чуть ниже локтя, сквозь тишину прорвался мотив детской песенки о ежике, я понял, что до этого ничего не слышал.
Сильный запах проник в нос и на этот раз я его узнал. Спирт! Самый обычный медицинский спирт! Почему-то стало спокойно и тепло внутри. Но Тьма не может пахнуть спиртом. Она ничем не пахнет. Но даже эта мысль не смогла разрушить все растущее теплое ощущение.