Лицо чужеземца в темноте было недвижным, как маска, но слова прозвучали с неожиданной теплотой:
— Счастлив ваш брат, имея сестру, на которую можно взвалить столь большую обузу.
Она покраснела, надеясь, что мрак это скроет, и, хотя похвала была ей приятна, решила напустить на себя строгость.
— Вы не можете так говорить, ведь вы иноземец и мало что понимаете в наших обычаях. Так же как и мне не очень понятно, каким ветром вас сюда занесло.
— Штормовым, — сказал Сент-Герман. Он уже утомился, но старался перебороть свою слабость. — И вы правы: я действительно иноземец. — Нужно было узнать слишком многое, забытье представлялось недозволительной роскошью. — Но также и судовладелец, если хотя бы один из моих кораблей не затоплен.
— А… разве такое дозволено? — спросила Ранегунда с запинкой.
— Дозволено кем? — спросил он спокойно, хотя усталость его стремительно возрастала, веки начинали смыкаться и удерживались открытыми лишь огромным усилием воли.
— Королем Оттоном, — выпалила Ранегунда. — Это саксонская крепость, и она единственная на расстоянии двух дней езды как в восточном, так и в западном направлении. Ни один германский корабль не имеет права войти в эти воды без особого королевского разрешения.
— Но я не германский подданный, несмотря на мое имя, — тихо и как-то бесцветно выговорил чужак. — Я плавал под парусами всех государств, а ныне мы шли на итальянских судах — с лицензиями… франкскими и от папы. В прошлом году мы торговали с Вышеградом… и Старой Ладогой, но… бывало, заплывали и далее… закупая специи и красители. — Голос его от слабости стал прерываться, и он извинился: — Боюсь, я делаюсь несколько невнимательным. Простите меня.
— Это какие-то сказочные края, — сказала с огромной долей недоверия Ранегунда. — Купцы, прибывающие в Хедаби, часто болтают о дальних странах, каких и в помине-то нет, желая набить себе цену и вызвать к своим товарам повышенный интерес. Есть еще и пираты, выдающие себя за иноземцев, дабы сбывать награбленное без всяких препятствий. Есть также люди, которые вообще…
Его зевок был легким, как вздох, но он опять извинился:
— Простите.
Ранегунда без промедления встала с кровати.
— Вам нужен отдых. — Она потупилась, и тут на глаза ей попался поднос. — Но… вы голодны. Позвольте, я покормлю вас.
«Избежать неловкости не удалось, — подумал Сент-Герман, глядя, как она склоняется к полу. — И не удастся, пока ты не объяснишься. Или не возьмешь свое, пока она будет спать. Жизнь твоя так и будет висеть на волоске, пока ты вновь не хлебнешь чьей-либо крови».
— Бульон мне не принесет пользы, герефа. Хлеб тоже. Но все равно я благодарю вас за проявленную ко мне доброту.
— В таком случае скажите, чего вы хотите! — воскликнула Ранегунда. И добавила без особой уверенности: — Все, что возможно найти здесь, я вам доставлю.
Сент-Герман слегка покачал головой.
— Это… может вызвать у вас отвращение.
— Многое из того, что целительно, кажется отвратительным, — возразила она, зная, как на полях сражений обходятся с ранеными коновалы.
Он лег на спину, обдумывая ситуацию, затем нашел компромисс:
— Нельзя ли принести мне поросенка? Живого… и совершенно здорового. — Это был не идеальный выход из положения, но поросенок все-таки лучше, чем крысы, и не вызовет лишних вопросов. — Не обязательно крупного. Меня устроит и самый маленький из помета.
— И… что вы будете с ним делать? — спросила Ранегунда, невпопад вспоминая, какими резвыми бывают мелкие поросята.
— Я буду им кормиться, — спокойно ответил чужак.
Ранегунда обдумала ответ, затем предложила:
— Мы можем его зарезать и принести то, что вам нужно. Любую — по вашему выбору — часть.
— Нет, — сказал Сент-Герман дрогнувшим голосом, мысленно браня сдавшие нервы. — Мне он нужен живой.
Ранегунда перекрестилась, ощутив толчок беспокойства.
— Поросенок? Я правильно вас поняла?
— Или барашек, или жеребенок, — прозвучало в ответ. — Но, полагаю, в вашем хозяйстве больше свиней, чем другой живности, так что это не очень уж вас разорит.
— Скорее вас, ибо стоимость поросенка мы вычтем из ваших денег, — возразила Ранегунда и после некоторого колебания добавила: — В вашем поясе обнаружено золото. Если вы тот, за кого себя выдаете, его вам вернут. Все целиком, кроме той суммы, что ушла в монастырь.
Он посмотрел на нее с любопытством.
— Это звучит так, словно я ваш заложник. Скажите, герефа, меня подобрали ради выкупа, а?
Вопрос звучал полушутливо, но ответ был серьезным.
— Если найдется кто-нибудь, кто пожелает за вас заплатить, — произнесла рассудительно Ранегунда, — мы, разумеется, не откажемся от награды. Если же такового не сыщется, вашу участь решит королевский уполномоченный, приезда которого тут уже заждались. — Она застенчиво усмехнулась. — Есть ведь, наверное, кто-то, кому бы хотелось поскорее увидеться с вами?
— Да, — кивнул, не замечая ее смущения, он.
Например, Ротигер и Оливия… а также еще с полдюжины человек, совсем других… чьи объятия для него пострашней ледяной хватки водной пучины. От этой мысли его замутило, но ему удалось улыбнуться, и Ранегунда с готовностью улыбнулась в ответ.
— В таком случае дело за малым. А поскольку при вас обнаружены приличные деньги, можете не опасаться, что вам придется трудиться с рабами. — По природе она была вовсе не ироничной, но тут решилась на шутку: — И все же помните: я здесь герефа и мне предстоит решать, какой оказать вам прием.
— И каким же он будет? — спросил, подыгрывая ей, Сент-Герман — в том же шутливом тоне, но ощущая томление и тревогу.
В жилах этой прямодушной и грубоватой на вид женщины дремал огонь истинной чувственности, и он о том знал. Знал, ибо уже вкусил ее крови — там, на морском берегу.
Ранегунда склонила голову набок и усмехнулась:
— Начнем с поросят.
* * *Письмо маргерефы Элриха к герефе Ранегунде, доставленное ей посыльным из Бремена.
«Настоящим письмом, отосланным 14 октября во второй год правления короля Оттона, уведомляю сестру бывшего герефы саксонской крепости Лиосан Гизельберта, принявшую его обязанности на себя, что мне королевским приказом поручено проинспектировать все саксонские крепости Балтийского побережья, к чему я и приступил минувшей весной, и что вверенное ей укрепление, куда я теперь направляюсь, является третьим по счету. Я прибуду в сопровождении сорока воинов и членов их семей, что, безусловно, повысит обороноспособность вашего гарнизона, но всех этих людей потребуется разместить и кормить, к чему вы должны быть готовы.
Сообщаю также, что, согласно желанию короля, вам вменено увеличить количество поставляемых бревен. Это тяжело для вас, спору нет, но обстановка все осложняется, о чем вы, жители пограничного края, должны знать много лучше других. Если понадобится, привлеките к работам еще большее число лесорубов. К тому же вам дозволяется в целях защиты как местных селян, так и готовых к отправке стволов до конца обнести частоколом деревню. Однако лес для возведения этого частокола следует повалить дополнительно к назначенному уроку. В случае невозможности выполнить разом обе задачи предпочтение должно быть отдано интересам нашего короля.
Отчет о собранном урожае и о бревнах, заготовленных в этом году, надлежит составить заблаговременно. Его рассмотрит сопровождающий меня брат Эрнаст. Если возникнут сомнения в достоверности представленных сведений, вопрос будет решаться магистратом города Шлезвига. Повелеваем вам с тщанием и усердием подготовить соответствующие документы.
Недавно нами получены сообщения о набегах датчан на наши северные рубежи, и, ежели таковые достигнут вашей крепости, вам следует отбиваться, захватывая максимально возможное количество пленных. Они пригодятся для обмена их на саксонцев, удерживаемых в датских пределах. Вам дозволяется убить только нескольких нападающих, а остальные пусть будут живы, ибо их могут выкупить, что пополнит государственную казну. Убивайте лишь тех, кто не захочет сдаться, но без каких-либо истязаний, дабы не спровоцировать подобные действия с вражеской стороны. Это распоряжение не касается разбойников и дезертиров, укрывающихся в лесах. Если крепость подвергнется нападениям этих преступников, пусть ваши воины уничтожают их без малейшего снисхождения. Нельзя проявлять милосердие к ним, ибо они никогда его к вам не проявят. Если кому-нибудь из лесорубов нанесет ущерб кто-либо из этих отъявленных негодяев, вам разрешается вершить правосудие прямо с седельной луки. Нет мягче кары для них, чем ближайший сук и веревка, так как они сами избрали для себя такую участь, презрев королевский закон.