А она не может противостоять ему.
Как всегда.
Еще один короткий пьянящий поцелуй, и, неожиданно выпустив ее из объятий, мужчина отступает на шаг, до конца стягивает плащ и отбрасывает его в сторону так, что тот накрывает траву и цветущие у тропы миддлемисты. От пристального взгляда внутри все сжимается, но на этот раз так сладко, что она невольно выдыхает, а короткое движение, с которым скользит по его губам кончик языка заставляет ее сжать бедра, ощущая разгорающийся влажный жар.
Она так сильно хочет его.
Здесь.
Сейчас.
Короткая усмешка, будто он прочел ее мысли, едва уловимое движение руки, – и Эмма осознает, что вся ее одежда исчезла по его воле, оставив ее обнаженной. Случись подобное прежде, она бы, сгорая от смущения, попыталась прикрыться, но теперь, видя то, как Киллиан прикусывает губу, с жадным восхищением любуясь ее бесстыдной наготой, она лишь приподнимает подбородок, расправляет плечи, мимолетным усилием воли заставляя собственные убранные в косу волосы беспорядочно рассыпаться по спине, – ему ведь это нравилось! – и изгиб ее губ повторяет его хищную, такую обольстительную, невероятно сексуальную улыбку.
Легкий ветерок, касающийся кожи, кажется физическим воплощением его взгляда, что ласкает ее тело, скользит от лица по шее, груди, к животу, а потом еще ниже, и она на мгновение прикрывает глаза, беззастенчиво наслаждаясь этим. Ночная прохлада не ощущается вовсе, и она не знает, заслуга ли это Тьмы, или же в том виноват бегущий по венам огонь желания, но ей не хочется об этом думать. Это не важно. К черту все! Пусть весь мир подождет!
Плавный скользящий шаг вперед, прижимаясь обнаженной грудью к его груди, взгляд снизу вверх, утонув в глубине его потемневших от возбуждения глаз словно в бездонном омуте. Его дыхание прерывистое, его желание ощутимо, и ей, как и ему, ничего не стоит избавить его от оставшейся одежды таким же волшебным образом, но…
Так неинтересно.
Кожа его жилета быстро нагревается от тепла ее тела, фигурные металлические застежки вдавливаются в кожу, клеймя и будто подчеркивая ее принадлежность ему. Ее ладони поднимаются по его груди вверх, сжимают плечи – то ли пытаясь привлечь мужчину к себе еще ближе, теснее, то ли в попытке устоять на ногах. Она игриво прикусывает его подбородок, скользит губами по линии его челюсти, наслаждаясь чувственным покалыванием щетины, прихватывает и слегка втягивает в рот мочку его уха, лаская языком и чувствуя кисловатый привкус металла серьги, и резкий выдох Киллиана звучит для нее сладчайшей музыкой. Его рука ложится на ее поясницу, холодя кожу плоской стороной крюка, он трется щекой о ее щеку, чуть склоняет голову, прижимаясь губами к шее, пока его вторая рука касается ее бедра, поглаживая обнаженную кожу, – едва-едва, дразняще легко, почти неуловимо, самыми кончиками пальцев, – и она выгибается, тянется, запрокинув голову, тихонько хнычет, желая ощутить его еще сильнее.
Ближе.
Жарче.
Грубее.
Ей так мало, так невыносимо мало этого слишком нежного касания!
Она не видит его лица, но знает, что в этот момент на его губах та самая нахальная, невероятно самодовольная ухмылка, от которой хочется в равной степени и убить его на месте, и сейчас же ему отдаться. Ему всегда нравилась реакция ее тела на их общее желание, это тряское нетерпение, с которым в эти моменты она даже не просила, – требовала его близости, его ласк, забывая о привычной сдержанности.
Сейчас она не может не признать, что Темный Киллиан – страстный, жаждущий, возбужденный, – завел ее до безумия, затронув в душе струны, о которых она прежде не догадывалась.
А он знал.
Он с самого начала знал ее, чувствовал ее слишком хорошо, и теперь, ведомый Тьмой, читал ее, будто раскрытую книгу.
Она снова скулит, так нетерпеливо и немного жалобно, слегка царапает его плечи, сжимает бедра в тщетной попытке облегчить уже почти невыносимое возбуждение. Желание зудит под кожей, требуя немедленного утоления, а Тьма в их телах лишь подстегивает это безрассудное, такое желанное, почти на грани отчаяния, что уничтожает остатки самоконтроля. Пальцы впиваются в кожу, притягивая ее бедра к своим, губы прижимаются к губам в жадном, голодном поцелуе, и она невольно стонет в его приоткрытый рот, выгибаясь в кольце крепких рук. Его ладонь на ее ягодице, сжимая, разминая, плотнее привлекая к себе, заставляя прочувствовать напряженность обтянутого тесными штанами члена, и она сама в ответ скользит ладонями от его груди вниз, добираясь до его задницы, вжимается в него, трется в имитации секса, наслаждаясь вырвавшимся из его груди хриплым рычанием и собственными глухими стонами.
С трудом отстранившись, но не в силах прервать поцелуй, задыхаясь в его приоткрытые губы, она лихорадочно нащупывает и дергает застежки жилета, расстегивая их, вытягивает полы блузы из-за пояса штанов, касаясь обнажающейся гладкой кожи и чувствуя, как поджимаются мышцы в ответ на ее прикосновения. Несчетное количество шнуровок, завязок, застежек на его одежде заставляет ее невнятно выругаться, и она поднимает было руку, собираясь магией избавиться от этой чертовой средневековой сбруи, но он перехватывает ее руку, останавливая.
Что за?..
Киллиан отстраняется, отступив на полшага, и она недовольно рычит, стискивает зубы, глядя на него почти со злостью – возбуждение, приумноженное Тьмой, слишком велико, не позволяя ей мыслить здраво. Она чувствует жаркую влагу ее собственного желания, чувствует, как внутри ломит и скручивает от жажды ощутить его там, принять его в себя, почувствовать его проникновение, растяжение, наполнение – до предела, так, как умел только он.
Его глаза блестят в ярком свете круглой Луны, ухмылка почти жестокая, рот чуть приоткрывается, и она видит, как дразняще блестит его язык, когда он – в этот раз нарочно, – медленно проводит им по нижней губе.
Она резко, со стоном выдыхает – его искушение невыносимо, и он знает это.
Темный хочет поиграть?
Что ж…
Тьма теперь есть и в ней, к чему излишняя скромность?