— А как же, теперь такая красота.
— Я не знала, что художники так много работают. Вы и жизни не видите.
«А правда, — подумал я вдруг, — верно, жизни я как-то не вижу».
— Знаете, — говорю я, — я люблю писать красками и все никак не могу написать так, чтобы мне нравилось самому, совсем нравилось… Я все хочу еще лучше.
— А вы думаете, за это найдете награду в жизни?
— Я об этом не думал… Какую награду? Деньги?
— Нет. Ну… допустим — любовь.
— Нет, я еще не видал никого, кто бы любил во мне мои создания. Они как-то отдельно от меня… Есть такие, которые мои картины любят. Ну, а меня самого за мои работы никто никогда не любил. Напротив, я чувствую, что я какой-то не такой, как надо… Я художник, так сказать, немного отверженный… Я всегда не то, что бы хотелось окружающим. Я даже привык быть как-то всегда в чем-то виноватым. Странно. Вот хотя бы то, что я пишу картины. И при встрече мне всегда говорят: «Отчего вы не напишете, я вам расскажу…» И я слушаю, что рассказывают мне. И почему-то они считают гораздо значительнее то, что рассказывают они, чем то, что я пишу. Часто, когда смотрят мою картину, говорят: «Вот если бы вы с нами были в Швейцарии, я бы вам показал ландшафт, вы бы написали. А то — и у меня в Орловской губернии, в имении… Был у меня там вид, батюшка, с балкона — вы бы ахнули». Я уже привык, что я не такой, как нужно. И никаких наград и любвей не жду…
Она ответила недовольно:
— У вас есть какая-то душевная сложность… Отчего не смотреть на жизнь просто и брать от нее то, что она дает…
«Верно. Отчего?» — подумал я.
В это время тарантас подъехал к подъезду дома. Двое вылезли у крыльца. Она побежала встречать мужа.
В комнату вошел блондин и жгучий брюнет; один худой и бледный, ее муж, другой плотный, толстенький, как кубарь, его знакомый. Оба были с ружьями, в высоких сапогах. Люди были возвышенных чувств и мыслей и говорили громко, уверенно:
— Какой восторг здесь… Леса… Какая прекрасная местность.
— Феноменально…
Мы расположились за чаем. Пасха, кулич, ветчина. Моя собака, пойнтер Польтрон, — ласковая — тоже была рада гостям. Она положила одному лапы на колени. Тот оттолкнул Польтрона и сказал, отряхивая колени:
— А вы его плохо учите арапником…
— Я не могу бить собаку.
Оба гостя с удивлением посмотрели на меня, дама весело засмеялась.
— Вы никогда не били собак? — спросил гость-блондин. — Это странно…
— По-моему, собаку бить нельзя, — ответил я.
— Почему?
— Потому, что собака — самое тактичное и верное, благороднейшее существо на земле.
— Да-а? Вот как? Ну, я без арапника на охоту не иду… Ваш пес, наверно, гоняет, как хочет, за ним и не уследишь. Он кладет лапы и портит брюки…
— Петя у меня, — сказала жена, — так любит платье, что однажды, когда разорвал брюки на лестнице, даже заплакал…
— Но, знаете, — сказал гость-брюнет, смеясь. — Для чего же существуют плетки, арапники… Для собак же?
— Да, — соглашаюсь я, — это верно.
А сам думаю: «Какие они другие люди».
К вечеру мы собрались на тягу, и, когда солнце опускалось над лесом, мы шли краем мохового болота около опушки леса, который поднимался на холмы, где была, по вырубке, заросль мелколесья. Кой-где высоко поднимались отдельные тонкие ели; на их верхушках сидели кукушки и куковали, перекликаясь. Далеко расстилалось мелколесье.
— А сегодня другое настроение, — сказала моя гостья. — Какие отрадные дали.
— Раздольные места, — отвечаю я.
И говорю гостям:
— Вот здесь надо стать на тягу. Внизу ручей и ольховый лес; тут будут тянуть вальдшнепы. А я пойду туда, немного ниже, к краю.
— Я пойду с вами, — сказала моя гостья. — Как хорошо здесь. Какой мягкий мох. Садитесь.
Она села на землю. Я сел рядом с ней. Польтрон подошел ко мне близко и смотрел пристально на меня желтыми глазами.
— Зачем вы взяли собаку? — сказала гостья.
— Как же? — ответил я. — Она же Польтрон, охотник. Убьешь вальдшнепа, не найдешь без него.
Она сидит на мху прямо и неподвижно смотрит на меня.
— Вы таинственный человек…
Слышу: «Кра… кра… ци… ци…» — тянет вальдшнеп.
Вскочив, я выстрелил. Вальдшнеп упал прямо к ногам моей гостьи. Она вскрикнула. Вдруг внизу, в лесу, раздался невероятный, чудовищный крик…
— Что это? медведь?!.. — вскрикивает она и в ужасе хватает меня за руку.
— Не знаю, — говорю я, — не знаю… Что-то странное…
Слышу — к нам бегут мои гости.
— Что это такое? — испуганно говорят они. — Смотрите, собака не лает…
Возвратись домой, мои знакомые долго говорили потом о страшном и непонятном зверином крике.