Как отрадно представилась нам лесная речка по рассказу Герасима, и еще, кстати, мельница, там, у реки, и мельник — свекор Герасима. Решил поехать, наскоро собрались приятели. Связывали длинные удилища в кучу, укладывали на телегу походную палатку, холст, краски, острогу на длинной палке, сеть и парусиновое складное ведро. Ведро оказалось с дыркой.
— Ленька, — спрашиваю я своего слугу, — отчего это дыра в ведре?
— Дыра-то… — отвечает медленно Ленька, — да от этого самого… в реку опустили с рыбой, а там крысы водяные прогрызли — рыбу хотели сожрать.
— Зачем же ты его кладешь на телегу, оно ведь не годится?..
— Конечно, не годится… — и Ленька снимает ведро и бросает его к сараю.
— Ты что это ведро бросаешь? — кричит Василий Сергеевич.
— Да ведь оно с дырой… — говорит Ленька.
— С дырой. Дак я нарочно дыру прорезал. Сажать в него лещей. Что ты понимаешь, — горячился Василий Сергеевич, — ты меня не учи! Где выполозки?
— Какие выполозки?
— Как — какие? Черви, которых я ночью ловил. Вот олух! Ты же фонарь держал, когда я ловил.
— Они все уползли… разве их удержишь?.. — сказал Ленька.
Василий Сергеевич пошел, сел у террасы дома на скамейку и медленно курил папиросу в расстройстве чувств.
Артист Трубенталь, в плаще и берете, помогал Юрию Сергеевичу собирать бутылки, закуски, укладывая бутылки на телегу.
Юрий Сергеевич говорит мне:
— Прошу, посади Трубенталя на заднюю подводу, не сажай со мной, а то он поет… Потом, он взял у тебя большой бинокль в чехле, так я отвинтил стекло, спрятал в ящик стола, а то он будет всю дорогу рассказывать, что он видит окрестности и какие окрестности. Это невозможно…
Собрались. Едем. Садимся.
— Я не еду, — говорит раздраженно Василий Сергеевич, — этот ваш Ричард — Ленька — выполозки в ящик не положил… расползлись… Как же вы леща поймаете без выполозка? А? скажите, пожалуйста!..
— Чего, Василий Сергеевич. Там найдем их, — уговаривал Герасим.
Наконец едем. Едем частыми лесочками, проселками. У дороги в траве голубые колокольчики, иван-чай. Пахнет лесами, и в душу входит покой и радость.
— Стой! — кричит Василий Сергеевич.
Повозки останавливаются. Из задней вылезает Василий Сергеевич и, подходя к нам, говорит мне и Юрию Сахновскому:
— Я… я с ним дальше ехать не могу. Оказывается, он влюблен! А я терпеть не могу влюбленных. У него и морда оттого такая сладкая. И говорит: «Нивириятно…» Я ему говорю: «Невероятно, а не нивириятно…» А он мне: «Я оттого говорю так, что влюблен… Я только нежно говорить могу».
Выезжаем из большого елового леса. Показалась полянка. Речка Шаха и небольшая изба мельницы, плотина, деревянный мост. Около — высокие зеленые вязы. Берега речки сплошь заросли кустами высокого ольшаника, как в зеркале отражающегося в воде. Тихая речка, и на поверхности всплескивают рыбы.
Расставляем палатку. С мельницы несут Герасим и хозяйка большой стол, скамьи. Располагаемся на зеленом берегу.
Когда мне говорят, что есть рай, то я его представляю только таким, как эта маленькая мельница у лесной речки Шахи, зеленом лужке, покрытом мелкими цветами.
Приятели мои то угощаются, то уходят к реке. Большой самовар, разложены закуски, стоят бутылки. Тихо. Посвистывают в быстром полете ласточки, задевая острыми крылышками тихое зеркало вод.
Сбоку плотины, под вязами, Василий Сергеевич готовит удочки. Трубенталь стоит на мосту и смотрит в бинокль вдаль. Потом смотрит на бинокль, опять — в бинокль и опять на бинокль.
— Отлично, — говорит Юрий Сергеевич, — смотри, смотри… не будешь небось рассказывать, что видишь. А то надоело отчаянно…
— Ваш бинокль испорчен, — говорит, подходя, Трубенталь.
— У тебя в глазах переплет… — говорит ему Василий Сергеевич.
— То есть как это — переплет? Какой переплет?
— Ты же влюблен… а у всех влюбленных в глазах трепыхает… так и эдак — все переплетается…
— Я всегда знал, что вы циник!
И Трубенталь, выпив рюмку коньяку, перекинул плащ на плечо и запел:
— За такое пение… — говорит Юрий, — я бы сажал в одиночное заключение.
Внизу из-за вязов поднимается Василий Сергеевич и кричит нам:
— Идите-ка сюда!..
Мы подошли к краю плотины. Василий Сергеевич держал ведро с дырой, а в нем поворачивался большой лещ.