Пью мяту и говорю Марии Ивановне, что вот еду в Тверскую губернию к знакомому, он — тесть Иванова, погостить. Там, говорят, хлеб есть и молоко — все. И спрашиваю:
— Не знаете ли, достал ли он мне билет?
Мария Ивановна смотрит на меня, и глаза у нее круглые.
— Что это говорите? — изумляется она. — Какой тесть? Он женат вот уже три месяца на моей дочери Ане…
— Вот как!.. странно… — пробормотал я, не зная, что сказать. — Значит, он с той развелся…
Мария Ивановна встала из-за стола и, волнуясь, сказала:
— Что вы, он и женат никогда не был. А вы его когда видели?
— Да третьего дня, — отвечаю я.
— И он вам говорил, что женат и что там его жена?
— Да… — говорю. — Он еще сказал, что его жена меня там на станции встретит…
— Что такое? — удивлялась Мария Ивановна. — Вы что-то путаете.
— Не знаю, — говорю, — вот адрес.
Она взглянула на адрес.
— Да, адрес наш… Господи, да что же это такое? Вы говорите, женат?.. Я не знаю, что и думать… Не слыхала я этого… Он не говорил, что был женат.
— Действительно, тут какая-то путаница…
Я как-то неловко распростился с Марией Ивановной и вышел. Иду по лестнице вниз и вижу: на площадке, на двери, дощечка: «Иванов». Решил узнать, не тут ли Егорушка Иванов. Позвонил. Дверь открыла дама высокого роста, дородная, пожилая. Я спрашиваю:
— Что, господин Иванов дома?
— Нет, — говорит, — он в отъезде.
— A-а… в отъезде? Скажите, он не в Удомлю ли уехал, к себе?
— Нет, — отвечает дама. — Войдите, пожалуйста. Вы господин Коровин?
— Да, — отвечаю.
— Вот как я рада познакомиться! Входите, пожалуйста… Он так много говорил нам о вас. Прошу — войдите. Он уехал достать чего-нибудь: муку… знаете, время такое. На неделю уехал.
— Он, вероятно, поехал в Тверскую губернию, к жене и тестю, — говорю я, входя.
— Как — к жене? — удивилась дама. — Что вы? Он же женат на моей дочери. Войдите, вот его комната, где он работает.
Хорошая комната, линейки, треугольники. Видно, что архитектор живет. Дама показывает мне карточку в рамке.
— Вот это моя дочь — его жена, два месяца, как они поженились.
На столе в рамке вижу и его фотографическую карточку.
— Вот, значит, дочь ваша в Удомле у отца сейчас, — говорю я.
— У какого отца? — удивляется дама. — Я вдова, мой муж уже десять лет, как умер… Что вы говорите? Вы меня путаете!.. Разве он был женат?
— Нет… — путаясь сам, отвечаю я. — Не знаю точно, только он звал меня поехать к его тестю… Говорил, что меня на станции встретит его жена, приедет за мной, может быть, даже на тройке. Вероятно, это ваша дочь, не иначе… Ведь она там теперь?
— Да нет, что вы… Она придет со службы в шесть часов. Она здесь, в Москве, служит по продовольствию, карточки выдает. Он ей и место это нашел…
Придя домой, я нашел у себя письмо от Иванова. Он писал:
«Жалею, что не застал, оставляю разрешение на получение железнодорожного билета. Выезжайте в эту среду. Буду ждать утром на станции».
«Что такое?» — думаю я.
Поезда в то время ходили — как придется.
Пассажиров тьма, вагоны набиты битком, спят на полу, на тормозах полно. Едут больше мешочники, за продовольствием — картофелем, мукой. Торговля меновая — на соль, одежду, сапоги.
На станции Удомля меня встретил Иванов, с ним миловидная блондинка — его жена.
Знакомый мой, его тесть, встретил меня приветливо:
— Вот он, — показал он на Иванова, — вам уж пуд муки достал, масла фунта два, рыбы еще. Озеро у нас рядом.
В небольшом деревянном доме-даче мне Иванов отвел наверху две комнаты.
— Здесь недалеко, — сказал он, — живет художник Архипов, тоже из Москвы, от голоду сбежал.
Хорошо было у агронома на даче. Большой еловый лес и озеро рядом. За обедом — хлеб, уха, жареная баранина.
— Трудно мясо доставать, — говорит мой знакомый агроном. — Вот ей надо мясо, — показал он на дочь, — у нее малокровие. Все похудели, да трудно… Достал вот кусок баранины, так отдал штаны, жилетку. Все уж обменял, вот только на мне и осталось, что этот пиджачишка, а то все проели. За деньги ничего не дают. Правда, ей, — показал он снова на дочь, — достал Егорушка два фунта меду. Выдали. Он старается, жалеет всех, хлопочет, как бы накормить. Он добрый.
В это время хозяина позвали, кто-то пришел. Он вышел из-за стола и вскоре вернулся. Говорит мне:
— Пойдемте.
Я вышел на кухню, там сидел на лавке большого роста крестьянин, уже пожилой. Около него лежал мешок. Увидав меня, он встал и пошел ко мне. Я думал, что он хочет поздороваться, и протянул ему руку, а он оглядел меня с ног до головы — серьезно так оглядел, — взял рукой край моего пиджака, потер между пальцами, пощупал, посмотрел вниз, потрогал штаны и сказал сухо: