Двумя пальцами подхватываю нить судьбы Нанами. Она прочная и жёсткая. Натянута невероятными волевыми усилиями, чередой вовремя принятых правильных решений. Грудь Кенто подаётся мне навстречу, маг падает на колени.
— Ты строил догадки, как же можно обойти данное мной обещание. Я расскажу. По условиям контракта, мне нельзя причинять смертным вред, но я способен изменять судьбы.
Кручу в руках толстую нить. Пытаюсь сосредоточить на ней взгляд, но он проходит насквозь. У меня перед глазами всё плывёт от слёз. Наверно мой голос скачет и срывается, переходя с шипения на визг, но сам я себя не слышу.
— Я могу отдать тебе жизнь человека, который через секунду умрёт от сердечного приступа. Судьбу того, кто сам перережет себе глотку. Или хочешь, я свяжу твою нить с тем концом, где проклятие умирает от рук Годжо Сатору?
Давлюсь именем, оно застревает в горле, выходит по слогам, будто я пытаюсь выплюнуть кость, изранившую в кровь мою глотку. Пальцы сдавливают волокно нити; оно легко может порваться.
У меня внутри война. Такая, какими они стали в этом тысячелетии. Гремят взрывы, всё черным-черно от пепла и дыма, мрак озаряют редкие алые вспышки. Крики и суета. Непонятно, где добро, где зло. Всё смешалось в кровавую кашу, сдобренную страданиями и жестокостью.
Нанами хрипит, стоя на коленях. За его спиной клубком ядовитых змей шевелится плотно судеб. «Выбирай, мучай, истязай», — шипят мне они. Ты — царь и бог. Ты волен делать, что пожелаешь. Ты рождён дьяволом, так будь им.
Какая-то часть меня ищет повод остановиться. Упрямые чёрные глаза и липкое от крови тёмное кимоно. Внутри натянутое будто поворотом колеса колодца нарастает напряжение. Но этого мало. К нити судьбы Нанами приближается другая — её владелец через несколько минут умрёт на операционном столе. Я сдаюсь.
Ладони ложатся мне на плечи. Тёплые и широкие. Они ничего от меня не требуют и ничего не обещают взамен. Но от их тяжести ком подступает к горлу. Если я сейчас убью Нанами — потеряю их навсегда. Они больше не будут растирать между пальцев мои волосы, не станут поворачивать к себе моё заплаканное лицо, не обхватят шею перед поцелуем. Я не увижу, как они исчезают в карманах чёрных брюк, как спускают вниз повязку, открывая необыкновенные глаза, обещающие небо, под которым есть место даже мне.
Но они не выбирают за меня. Не умоляют остановиться, не удерживают и не приказывают. Эти ладони признáют свою ошибку, отпустят меня, если я решу остаться демоном. Но их тепло — совершенно точно надежда на то, что всё-таки я тот, кого они смогут и захотят касаться. В их тепле отчаяние, сравнимое с моим. Эти ладони одни против всего мира, против здравого смысла и собственных убеждений. Но в них всё равно остаётся граничащая с безумием вера: дьявола изменит любовь.
Я отпускаю нить.
Ладони разворачивают моё тело словно куклу. Неловко утыкаюсь лицом в шею. Руки обхватывают меня в плотное кольцо, теперь готовые защищать до последней капли крови. Захожусь в судорожных рыданиях.
***
Мы с Нанами сидим на полу и пьём виски из пластиковых стаканчиков. У меня на плечах плед, потому что тело до сих пор периодически пробирает озноб. Перед нами стоит тарелка с хлебом: для Нанами соломка с кунжутом, для меня паровые булочки. Бутылку открыли недавно — когда Годжо ушёл объясняться директору. Кенто переживал, что Сатору не одобрит из-за того, что мы в школе, я — потому что при виде меня рядом с алкоголем Годжо может хватить удар.
Первый стакан пьём молча. Лучше, чем водка, но всё равно противно.
В лесу всё закончилось тем, что я лишился чувств в объятиях Сатору. Нанами — цел и невредим, даже костюм в порядке. Только придётся недельку отдохнуть, восстанавливая запасы проклятой энергии.
Очнулся я уже в комнате, туго завёрнутый в тёплый полосатый плед. Сознание вернулось раньше, чем способность двигаться, поэтому я застал часть разговора Сатору и Кенто.
— Он пугает, — произнёс Нанами, упираясь спиной в стену комнаты.
— Но ведь теперь ты меня понял, — в уставшем жесте приложив руку ко лбу, ответил Сатору.
— Нет, Годжо, я не смогу понять, как можно полюбить проклятие.
Голос Нанами звучал жёстко, но уже без былой брезгливости и неприязни.
— Когда ты звал меня с утра сюда, то говорил, что он особенный и не такой, как другие разумные духи.
— Будешь с этим спорить?
Сатору стоял ко мне спиной, но по тону легко можно было понять, что он улыбается. Я мог только представить себе выражение его лица, потому что раньше такого не видел: в моих мыслях оно выглядело мечтательным.
— Нет. То, что он остановился и не убил меня, неоспоримый факт. Но если думать об этом как о рабочем отчёте, то я указал бы и то, что он всё-таки хотел это сделать.
— Кенто, даже у Сукуны не хватит пальцев сосчитать, сколько раз меня хотели убить другие шаманы.
Нанами устало сполз по стене и снял очки, чтобы растереть переносицу.
— Зачем тебе тогда моё мнение, раз ты сам всё давно решил?
— О, нет, ты очень помог.
— Тем, что чуть не умер? Годжо, твои планы всегда просто отвратительно непрофессиональны.
— Это была импровизация!
Годжо несколько раз легонько хлопнул себя по щекам и вышел из комнаты, сказав, что ему нужно объяснить всплеск проклятой энергии рядом со школой Масамичи-сану.
Я долго не мог найти в себе сил встать с кровати. Это очень сложно, начинать диалог с магом, которого чуть не убил. И пока меня терзали мысли, что лучше: спросить, как здоровье, или сразу начать извиняться, Нанами заметил мою возню и просто предложил выпить.
Вот мы сейчас и сидим перед бутылкой, которую я вытащил из «поглощения». Молчим.
— Почему ты остановился? — нарушает тишину Кенто.
— Меня остановил Сатору.
— А если бы его не было?
— То и этой ситуации бы не было.
Оба тяжело вздыхаем и делаем крупный глоток.
— Ты ведь слышал наш с Годжо разговор.
Киваю. Все мои кости ломит дикая усталость. Сил на упрямство уже не остаётся. Да и вблизи Нанами не выглядит таким уж раздражающим. Или это я начинаю пьянеть.
— Меня удивило, что Сатору сказал вам, что я для него особенный. Это не вяжется с тем, что он делает.
Виски развязывает язык. Всё-таки у меня странные способы искать поддержку: сначала сумасшедший Двуликий Призрак, теперь маг, которого я едва не убил.
— Дай ему время, — спустя два глотка отвечает Нанами. — Как бы он ни пытался казаться уверенным передо мной, думаю, ему самому сложно принять свои чувства к проклятию.
Я опускаю взгляд на руки, сжимающие стаканчик. По зеленоватым венам бежит кровь, работают мышцы, обтягивающие кости. Кожа мягкая и тёплая. Ничем не отличаются от рук Кенто. Разве что у него они крупнее.
— Так несправедливо. Я ведь не выбирал, кем быть.
— Почему же, например, сегодня ты выбрал.
С благодарностью смотрю на Нанами. Хороший всё-таки мужик. В следующий раз позову его на чаепитие вместо Сукуны. Мне кажется, что теперь наши пути с братиком Рёменом окончательно разошлись.
========== Райский уголок ==========
Ветка бьёт меня прямо по лбу. Отвожу её рукой в сторону, делая пару шагов вперёд. Наступаю на трескучую палку, нога проваливается, и щепки царапают мою лодыжку. Сзади ойкает Годжо — отпущенный мной сук с размаха врезался в его щёку.
— Можно мне надеть повязку? — в сотый раз спрашивает он. — Эти деревья хотят выколоть мне глаза.
— У тебя их целых шесть, не жадничай.
Я всё ещё немного обижен. Конечно, слова про то, что я особенный, мёдом легли на моё вроде как больше не разбитое сердце, но сказаны-то они были Нанами, а не мне. Так что пусть он и заботится о здоровье роговицы Сатору. Я же хочу постоянно видеть его глаза и то, с каким выражением они смотрят на меня.
— Мы скоро придём? — в тысячный раз мучает меня вопросом Годжо.
Разворачиваюсь к нему, поднимая кроссовками клоки мха и сухие листья с земли. Докучливейший из Годжо дует губы и складывает бровки домиком. Такое чувство, будто на досуге он подрабатывает воспитателем в детском саду, где и учится всем этим запрещённым приёмам.