У ворот стоит сестрица Кэзу, всматриваясь вдаль. Она такая же красавица — выбеленное лицо и сурово поджатые губы, раскосые глаза и острый подбородок. Но её поза напряжённая, а взгляд выискивает что-то на горизонте. Я тяну Сатору за руку, отрывая от разглядывания какого-то проклятия, барахтающегося в колодце. И мы вместе замечаем, что у ворот, прямо перед Кэзу, появляется Сукуна.
========== Затишье перед бурей ==========
Кэзу формально кланяется — ровно тридцать градусов наклона корпуса. Сукуна небрежно машет ей рукой, позволяя поднять голову. Но я замечаю, что она начинает движение за секунду до его жеста.
— Сукуна и с ней… дружил? — сам удивившись последнему слову, спрашивает Сатору.
— Нет, — отвечаю я, не отрывая взгляда от происходящего. — Но они знакомы.
Рёмен знал о существовании Кэзу и её деревни, но никогда не проявлял интереса. Он пренебрежительно закрывал глаза на это. В разговорах со мной всегда называл блажью и играми глупого духа. Никогда не слышал о том, чтобы он посещал поселение. С Кэзу они виделись только несколько раз в моём присутствии, и ничем хорошим эти встречи не заканчивались. Сестрица была слишком гордой, чтобы признать Сукуну своим Королём, а он беззастенчиво манипулировал её чувствами к беззащитным подопечным. В итоге я решил, что это не тот случай, когда противоположности не то что притягиваются — хотя бы могут мирно сосуществовать.
— Ах, Кэзу, Кэзу, до чего же у тебя здесь чудно! — произносит Рёмен, растягивая оскал: чёрные линии искривляются, обезображивая и без того пугающее лицо.
Он пришёл в своей человекоподобной форме. От демона у него только вторая пара глаз и метки, спускающиеся от лба к телу, скрытому тёмно-фиолетовым кимоно.
— Просто сказка.
— Рада, что ты оценил, Рёмен.
Мне хочется одёрнуть Кэзу, схватив за узкую ладонь — нельзя так разговаривать с Сукуной! Я же сотню раз говорил: он безумец!
— На колени, — произносит Король Проклятий, меняясь в лице. — Падай ниц.
Годжо крепко держит меня за руку. Кажется, сейчас он лучше, чем я, понимает, что всё происходящее — иллюзия, затерявшаяся в веках.
Кэзу исполняет приказ. Но перед этим изящным движением успевает подхватить подол своего кимоно, чтобы не испачкать его носками гэта. Она припадает к земле, выставив перед собой согнутые в локтях руки. Я слышу, как позади нас переговариваются женщины и всё ещё смеются дети.
— Такой покорной ты мне нравишься. Может, станцуешь для меня?
Рёмен хохочет, и линии снова ломаются, складываясь в морщинах на лбу и щеках.
— Точно хочешь смотреть дальше? — шепчет мне Сатору.
Он знает, чем всё закончится. Я, пожалуй, тоже. Но всё равно упрямо мотаю головой — мне нужно увидеть это своими глазами.
— Если ты того желаешь, — не поднимая головы, отвечает Кэзу.
Сукуна обходит её по кругу. Останавливается сзади, ставит ногу на спину, с силой вжимает тело женщины в землю. Я пропускаю вдох, когда подбородок Кэзу бьётся о пыльную дорогу. Её зубы сжаты так плотно, что не издают даже тихого стука. Раздаётся только глухой звук удара кости о твёрдую каменистую насыпь.
— И всё же в тебе ни капли почтения… А я ведь сам пришёл к тебе. Надеялся на радушный приём, — цокает языком Сукуна. — Мог бы прислать Ураюме. Или лучше — ах, как бы ты была рада — просто справиться о твоих делах у малыша Хоо.
Я всё-таки делаю непроизвольный рывок вперёд. Мне так хочется разбить эту чёртову стену толщиной в тысячу лет, чтобы сейчас оказаться перед Сукуной и посмотреть, как он заговорит тогда. Заставить его жрать дорожную пыль, вылизывая ноги Кэзу.
Сатору притягивает меня к себе, обхватывая руками за торс. Он тоже взволнован — понимаю это по быстрым толчкам сердца, отдающимся в моей спине, и сбивчивому дыханию.
— Тише, мы ничего не можем сделать, — напоминает он мне.
Здесь заканчивается всесилие. Если я не могу сделать этого, значит, не могу ничего.
Кэзу судорожно подаётся вверх, но стопа Рёмена отвечает на это резким нажатием, заставляя женщину беспомощно распластаться на земле. Сукуна наклоняется вниз и проникновенно тянет:
— О, так ты знаешь… Какая потеря. Твой милый друг всё-таки нашёл способ умереть.
Тело Рёмена внезапно сгибается в обратную сторону, колесом выставляя вперёд грудную клетку, на которой расходятся края кимоно, и содрогается от хохота. Жители опасливо замирают, отрываясь от своих дел. Никто не уходит, не прячется в домах. Но и не решается вмешаться. Наверно Кэзу предупредила их о том, что подобное может произойти.
— Мне так хочется отметить исполнение мечты моего друга, — сиплым от смеха голосом продолжает Сукуна. — А что может быть веселее танцующей хорошенькой девушки? Уж постарайся, сестрица.
Рёмен отходит на несколько шагов назад, и прямо под ним из земли и костей вырастает кресло. Он падает в него, закинув ногу на колено. Опирается одной рукой на подлокотник, в скучающем жесте поддерживая пальцами голову.
Обхватившие меня предплечья Сатору каменеют. Слышу, с каким шумом воздух вырывается из его ноздрей.
Кэзу неторопливо встаёт. Из-за намертво стиснутых зубов на худом лице проступают бугры желваков. Белая краска стёрлась с подбородка и щеки, обнажая мраморную кожу. Кэзу поднимает одну руку на уровень лица, а второй, сжатой в кулак, упирается в бок — на том месте, где с ладонью соприкасаются ногти, выступает кровь. Женщина делает лёгкий маленький шаг, начиная танец.
— Сразу видно благородную особу… Но мне по вкусу другие танцы. Может, стоит подозвать вон ту девчонку? Она спляшет веселее, — Рёмен когтем указывает за спину Кэзу, где, прижавшись к отцу, замерла молодая девушка; может, на пару лет младше Нобары — с такими же упрямо сжатыми губами.
Думаю о том, как же много раз видел подобное тысячелетие назад. Но всегда отворачивался или уходил. А сейчас не могу. Крепко стискиваю кулаки — теперь уже от ненависти к себе.
— Нет! — отчаянно вырывается у Кэзу, но она тут же берёт себя в руки: — Я постараюсь для вас… Ваше Величество.
Сукуна жмурится от удовольствия.
— Тогда тебе стоит раздеться. Твоё тело развлечёт меня лучше, чем неумелые движения.
Кэзу вздрагивает, но, гордо вскинув голову, тянется к поясу кимоно. Я опускаю взгляд в землю. Сатору кладёт голову мне на плечо, пряча глаза. За нашими спинами хлопают перегородки, заменяющие двери домов. Отдаляются звуки шагов. Люди уходят. Исчезают потоки проклятой энергии — проклятия следуют за ними. Шуршит парча и хлопок дзюбана, опускаясь на землю. На улицах деревни ни души. Только Сукуна — это мерзкое отродье — остаётся смотреть.
Слышу тихие смешки с бурлящим внутри безумием, звуки лёгких шагов и ровное дыхание. Кэзу танцует.
— Что ж, достойно, — издевательски тянет Рёмен. — Заканчивай.
Поднимаю глаза, когда Кэзу уже оправляет полы тёмного кимоно.
— Цену за свою жизнь ты заплатила.
Мне так хочется, чтобы сейчас Сукуна испарился, а его кресло осыпалось горкой камней — единственным напоминанием о том, что он здесь был. Но я понимаю, что случится дальше. Сатору тоже. Он тянет руку, чтобы закрыть мои глаза ладонью, но я решительно останавливаю его. Хочу увидеть всё.
— Рёмен, — рокочет Кэзу, поражённая осознанием.
В следующее мгновение, предугадав движение ублюдка, она падает на дорогу, умоляющим криком разрывая голосовые связки. Этот страшный вой звучит у меня в ушах, когда всё позади, сгорая в безжалостном пламени, рушится. Деревянные дома, объятые пламенем, складываются, как карточные, расходится толща земли, обломки и тела жителей проваливаются вниз. Их хоронит под тяжёлыми камнями. Я оборачиваюсь и вижу, как проклятия, обезумев от духовной энергии Рёмена, терзают выживших, пожирая их плоть. Крики и стоны доходят до апогея, а потом резко стихают.
Кэзу лежит в ногах Сукуны, судорожно цепляясь за его голени, а за её спиной — громадный разлом и пещера под ним, где нет больше ни одной живой души. Проклятия, сведённые Королём с ума, расползаются по сводам, улетают прочь, чтобы найти себе новую пищу.