Котёл опустел, но люди не торопились расходиться: зазвучали разговоры, заиграла на жутко хрипящей аудиосистеме музыка, по кругу пошла огромная бутыль с мутной жидкостью. Охотники за объедками бесшумно растворились в темноте: оно и понятно, пьяные негры абсолютно отвратительны, быстро теряют контроль над собой и впадают в безумство. Прямо как Эрвин.
С каждым новым глотком голоса звучали всё громче. Один из боевиков вскочил и то ли показывал пантомиму, то ли так странно танцевал, другой громко смеялся гиеньим голосом, третий просто орал, надрывая глотку. В руках бандитов замелькало оружие, подросток в красной бандане пальнул в потолок, но у стрелка тут же отобрали автомат и надавали по шее.
В центре круга непонятно откуда появились голые женщины — исхудавшие, как узники концлагеря. Их кожа выглядела не чёрной, а какой-то серой, словно выцветшей, а на лица было страшно смотреть: на них отпечатался каждый грамм принятой наркоты. Подруги боевиков стояли, нехотя двигая бёдрами, — стало быть, изображали зазывный танец. Но перепившим гориллам Мамы хватило и этого: они сперва присоединялись к дамочкам, строя из себя крутых танцоров, затем выбирали наименее страшных девок и уходили куда-то за пределы освещённого круга.
Я вздрогнул, услышав звук выстрела внутри трейлера Мамы.
Затем пальба повторилась: кто-то со всей яростью высадил не меньше десятка патронов. Замутнённые окна коротко вспыхивали, а негры в это время стояли как окаменевшие. На лицах застыли улыбки, которые медленно сползали, превращаясь в гримасы ужаса. Музыка стихла.
Дверь трейлера, к которой были прикованы все взгляды, снова распахнулась от удара ногой, после чего наружу вылетело и шмякнулось в пыль нечто, похожее на огромный бесформенный мешок. Только красная бандана подсказала мне, что это Нгуту. На пороге стояла Мама — такая же, как и несколькими часами ранее, голая, чёрная, жилистая и вооружённая. Её кожа блестела от пота, а волосы между ног слиплись и висели смешными сосульками.
Тишина, которая установилась в тот момент в ангаре, была действительно полной, я слышал лишь как ветер гуляет между балками и на улице лает собака, а сам боялся пошевелиться, чтобы не привлечь к себе внимание этой ненормальной.
Смешок, который издал Эрвин, услышали все.
— Что, не справился? — презрительно скривился мой напарник.
Мама ответила ему что-то, но скаут покачал головой:
— Прости, крошка, не понимаю ни единого слова.
— Думаешь, ты сделать лучше? — повторила Мама с жутким акцентом и не менее жутким оскалом.
— Думаю, кто угодно справится лучше, чем этот идиот, — съязвил Эрвин. В это же самое время я сидел, внутренне сжавшись и испытывая огромное желание сказать, что я не с этим парнем и вообще его не знаю.
— Белый старик лучше молодой чёрный? — прошипела негритянка, склонив голову в знакомом жесте стервятника, заметившего чудесную вкусную падаль.
— Ага, — падаль кивнула с широкой улыбкой. — Намного лучше.
Мама одним гибким пантерьим прыжком оказалась рядом с Эрвином и ткнула ему в голову пистолетом с такой силой, что голова моего напарника склонилась едва ли не до плеча.
— Давай! — кивнул скаут одними глазами. — Давай, пристрели меня, а затем одного за другим всё своё ебучее племя. Второго, третьего, десятого… Ты же давно их перебираешь, да?
На лице Мамы так играли желваки, будто из её щёк хотел выбраться демон.
— И за всё время никто из этих придурков себя не проявил, верно?.. Я прав?.. Вижу, что прав, иначе твои люди не боялись бы, когда ты их зовёшь.
— Не твоё дело! — Мама заскрипела зубами.
— А я скажу, почему ни у кого не получилось, — продолжал Эрвин. Я почувствовал, что у меня взмокла спина от напряжения. «Что он творит?» — Потому что все твои люди — шайка ссыкунов. И у них хуи падают, как только они заходят к тебе в трейлер. Да?
Мама наотмашь стукнула Эрвина рукоятью пистолета, из рассечённой брови брызнула кровь. Крупная капля долетела до моих стоп и упала в песок, мгновенно сворачиваясь.
Скаут расхохотался.
— Значит, да!.. Но самое главное — они все тебе не нравятся. Ни один. Ни один этот черножопый сукин сын тебя не привлекает.
— Нет! Не так!
— Тогда почему я до сих пор жив?! — заорал Эрвин, рванувшись к Маме с такой силой, что мне на мгновение показалось, что наручники не выдержат. Женщина отшатнулась. — Он был белым, да? Белым?
— Нет, — Мама отвела глаза, давая понять, что солгала, но тут же, опомнившись, тряхнула головой и вернула себе прежний грозный вид. — Ты хочешь сбежать.