Здравомыслящая часть меня говорила: «Маки, спокойно, приятель, не надо их злить, что ты вообще творишь?» — но меня натуральным образом понесло. Стресс последних дней вырвался наружу и теперь крушил всё на своём пути. Плевать. Пусть накинутся и растерзают, часом раньше, часом позже — не играет роли.
Мне на плечо легла ладонь:
— Ты что-то сказал про мою сестру?
Я аккуратно снял руку.
После этого так же аккуратно сломал её в двух местах.
Раздался высокий вопль — и придурок с татуировками свалился на пол, прижимая повреждённую конечность. Громилы дёрнулись было ему помочь, но остановились после моего:
— Кто первый?
— Отлично, — Гомес закатила глаза. — Минус ещё один человек. Вы очень помогаете.
— Если ты считаешь, что вот это, — я пнул парня, и тот снова тоненько взвыл, выплюнув какое-то испанское ругательство, — помогло бы нам защититься, то просто некомпетентна. Займись лучше прямыми обязанностями — закажи мне пиццу и найди бутылку джина.
— Джина? Какого тебе ещё нахрен джина?!
— Если нет джина, можно текилы, — я обвёл глазами мрачных «менеджеров», и ни один не выдержал моего взгляда. — Текила-то у вас точно должна быть, амигос. И, бога ради, побыстрее, пока я никого не убил и не съел. Comprende?.. — оскалился я, поглядев на Гомес так, что и она опустила голову и повторила эхом:
— Comprende.
Первый глоток прокатился по пищеводу подожжённым напалмом.
Второй растёкся в груди и животе приятным пульсирующим теплом.
Третий окутал сознание уютным туманом, который не давал рассмотреть большой страшный мир и понять, насколько всё, в сущности, дерьмово.
Меня трясло, как в ознобе — ярость уходила, сменяясь пониманием того, что я только что чуть не ввязался в драку с целым наркокартелем. Старый дурак. Долбаный самоубийца.
По дороге в вотчину уборщиков я из вредности и жадности забрал в шоу-руме самую большую и страшную пушку и теперь, сидя на недовольно пищащем робо-пылесосе, пытался понять, с какой стороны к этой штуке вообще надо подходить. Меня не смущали пластиковый корпус в серых квадратиках городского камуфляжа, агрессивный дизайн и куча тактических прибамбасов — просто у этой пушки оказалось несколько разнокалиберных стволов, а ложа от цевья до приклада была буквально усеяна тумблерами, переключателями и диодами, из-за чего оружие смахивало на пульт диджея.
Впрочем, несмотря на всю высокотехнологичность, заряжать его надлежало старыми добрыми патронами — промежуточными пять-пятьдесят шесть, ружейными для подствольного дробовика и какими-то странными металлическими шариками, как у пневматического ружья.
Это обнадёживало: по крайней мере, эта хреновина не выплюнет сгусток плазмы. Наверное. Я не был уверен.
Откинуться, опереться спиной о стену, сделать ещё один обжигающий глоток мерзкой кактусной сивухи, зажевать куском пиццы, обжечься расплавленным сыром.
Расслабление.
А ведь возможно, это мой последний алкоголь и последняя еда. Как у приговорённого к смерти. Я негромко чертыхнулся — жаль, что не подумал об этом раньше, а то попросил бы бутылку хорошего рома и огромный кусок жареной говядины. Гулять так гулять… Секунда утекала за секундой, пылесос пищал, алкоголь усваивался, темнота внутри меня сгущалась. Очень хотелось бросить всё и всех, в том числе и Эрвина с его сомнительной логикой, и сбежать — но бежать было некуда и незачем. Если он прав, во что мне очень не хотелось верить, то мы давно зашли под картонную коробку и за обе щеки уплетаем приманку, не замечая, что верёвочка уже натянулась и темнота вот-вот рухнет нам на голову.
Парализующий ужас просачивался в мозг маленькими чёрными щупальцами. Я почти физически ощущал, как он ползёт по зудящим нейронам, и поспешил остановить это единственным доступным способом: схватился за бутылку и сделал ещё несколько жадных глотков. Плевать на дерьмовый вкус, плевать на кашель и тошноту — лишь бы отгородиться алкоголем от реальности, забыться и не видеть, не слышать, не думать, не пускать в сознание ледяной страх и ядовитые мысли. Прожить хотя бы последние минуты в покое и безмятежности.
Голова закружилась, мир поплыл.
Я вытянул руку, посмотрел, как она расплывается в моих глазах, пошевелил пальцами и рассмеялся: вспомнил, как в детстве ходил в комнату кривых зеркал и жутко испугался вместо того, чтобы веселиться, как все нормальные дети. Тогда мне показалось, что зеркала показывают правду и я действительно такой. Заплакал, убежал и ещё долго ощупывал собственное лицо, стараясь понять, какое оно на самом деле.
Теперешнее состояние было чем-то похоже на то, пережитое давным-давно. В смысле, кто знает, где моя норма? Если я чувствовал себя хорошо, лишь будучи пьяным в стельку, то может быть, это и есть моё нормальное состояние? Может быть, я просто не рождён для трезвости. Может быть, пальцы действительно расплываются, а уродливая физиономия, растянутая выпуклым зеркалом, — и есть моя настоящая рожа.