— Он спрашивает, Вы уверены, что там был человек?
— Да, — судорожно кивнул я, при этом чувствуя облегчение, что меня понял хоть кто-то. — Мы говорили по телефону. Он подумал, что лифт застрял, а потом связь прервалась и здание рухнуло. Я был метрах в двухстах отсюда.
Женщина перевела мои слова спасателю, и он направил к лифту пятерых своих ребят, а вместе с ними туда ушли и несколько добровольцев, и когда я собрался было присоединиться к ним, один из инженеров сказал по-английски:
— Нет никакой гарантии, что он жив, тем более погребенный так глубоко. А люди, находившиеся на верхних этажах, могут быть живы.
Я посмотрел на него, вспоминая невероятно голубые глаза с длинными ресницами, вспоминая маленькие ямочки на щеках, вспоминая загоревшую бронзовую кожу, вспоминая черные волосы, прикрывающие уши, вспоминая широкие брови и тонкий нос, вспоминая бледно-розовые пухлые губы, вспоминая тепло обладателя всего этого.
— Он жив, — проговорил я скорее для себя, чем для инженера.
— Вы не можете быть в этом уверены.
— Как и Вы, — резко произнес я. — И скажите мне, что Вы сможете спокойно спать, если сейчас отзовете людей в другое место, а когда его достанут и проведут вскрытие, то станет ясно, что еще вчера он был жив. Что его можно было спасти, если бы не Вы.
Мужчина смотрел мне прямо в глаза, ничего не говоря, но у меня не было времени и желания играть в гляделки и спорить, поэтому я просто отвернулся и вернулся к работе, только сейчас осознавая всю иронию ситуации. Искал, чем заняться? Вот и нашел.
Но долго мне не позволили разбирать обломки, как и остальным добровольцам. В течение часа к спасателям все больше и больше присоединялось их коллег, и нас попросили уйти, чтобы мы случайно не пострадали сами или не навредили тем, кто находится под завалами.
Мне пришлось делать то, что я ненавидел больше всего на свете — стоять в стороне, ждать и ничего не делать.
А к этому времени к спасателям, добровольцам и зевакам присоединились родственники тех, кто оказался в ловушке из бетона и железа, и местное телевидение, поспевшее как раз вовремя, чтобы заснять извлечение первого пострадавшего.
За два часа из-под обломков здания вытащили пятерых людей. Еще через полчаса был найден шестой, но он был мертв. Все они находились на верхнем этаже в ресторане. А еще через полчаса приехала техника, готовая убирать неподъемные куски, что вновь вызвало спор, сути которого я не знал, но в итоге машины заработали только после полуночи, когда из-под завалов были извлечены все, кроме работников, посетителей банка и Дарена.
Я видел, как доставали пару из Германии. Они оба были мертвы. И видел семью из местных. Один их ребенок, девочка, тоже была мертва. Всего из-под обломков достали двадцать три мертвых тела и двадцать одного человека спасли. И после наступила тишина. За следующие сутки не было найдено ни мертвых, ни живых. Машины останавливали каждые десять минут, надеясь услышать крики о помощи, но их не было.
К ночи второго дня ко мне подошел тот самый инженер, что предполагал смерть Дарена. Пару минут он молча стоял рядом, глядя то на место обрушения, то на меня, а после все же заговорил:
— Вам стоит отдохнуть.
— Я в порядке.
— Вы не спали больше суток, а также я не видел, чтобы Вы ели. У врачей сейчас и так много работы, не прибавляйте им ее еще.
Я тяжело вздохнул, на секунду расслабляясь, и тело и мозг, что находились больше суток в состоянии напряжения, накрыла усталость.
— Отдохните в сторонке, — предложил мужчина. — Вы узнаете, если кого-то найдут.
И я не стал с ним спорить, просто отошел к ближайшему дому и сел на грязную улицу, упираясь на него спиной. Голова сама собой откинулась назад, а глаза закрылись. Несколько минут я еще слышал технику и перекрикивающихся людей, а потом все же уснул.
Когда я проснулся, было уже светло, а на месте обрушения были родители Дарена. Только для меня они вначале были просто родственниками кого-то из пострадавших. Пара людей в возрасте, что разыскивала кого-то из близких, приставая к свободным спасателям и дежурным медикам, показывая им фото. Но каждый раз в ответ получали покачивания головы, и отчаяние на их лицах становилось все сильней и сильней. Когда они подошли ко мне, в их глазах уже почти не было надежды, лишь упрямство.
— Вы не видели нашего сына? — спросил мужчина, протягивая фотографию.
Я опустил взгляд на нее и глубоко вдохнул, узнавая голубые глаза и ямочки. Подняв глаза на пару, сочувствующе покачал головой.
— Его еще не достали.
Женщина вскрикнула, и мужчина тотчас обнял ее, прижимая к себе.
— Вы его знаете? Вы друг Дарена? — глядя мне прямо в глаза, поинтересовался мужчина.
— Нет. Мы познакомились за пять минут до… до обрушения. Говорили по телефону, когда все случилось… Мне очень жаль, — проговорил я, не зная толком, о чем жалею: о том, что им приходится проходить через такое или о том, что я стою здесь, а их сын погребен под тонной мусора.
Мужчина кивнул на мои слова. Его лицо исказилось, когда он посмотрел туда, где два дня назад еще стоял дом.
— Мы увидели новость об обрушении в интернете… Он говорил, где работает… Даже присылал фотографии… Но вдруг… А когда он не ответил на звонок, то мы все поняли…
— Вы сказали, что говорили с ним по телефону, — заговорила женщина. — Где он был? Нам сказали, что всех, кроме работников банка, нашли.
— В лифте…
— О, Господи! — выдохнула женщина, и на ее лице отразился ужас. — Он же…
— Он жив, — неожиданно даже для самого себя уверенно заявил я. — Если бы он был мертв, то меня бы здесь уже не было, — говоря это, я осознавал, что действительно полностью убежден в своих словах, словно в тот момент, когда я не дал ему упасть, нас связала нить, и она до сих пор держалась. Если бы с Дареном что-то случилось, то нить бы лопнула, как струна.
— Скотт Уоррен, — после нескольких секунд тишины, во время которой пара не сводила с меня глаз, представился мужчина. — А мою жену зовут Лора.