Идти им было недалеко. Анита жила в трех кварталах от халупы Артура, на одной из тех аристократических улиц, по которым недавно проходил Димка.
— Ты подожди меня возле дома, — сказала девушка. — Отец может вернуться каждую минуту.
Ждать Димке пришлось недолго. Запыхавшаяся Анита выскочила из парадного и сунула ему «Минокс» — крохотный, чуть побольше спичечного коробка.
— Прости меня, Анюта, — тихо сказал Димка.
— Да будет тебе, — она неожиданно притянула к себе Димку и быстро, отчаянно поцеловала его в губы. Потом оттолкнула:
— Иди.
И прежде чем Димка успел хоть что-то сказать, она уже снова исчезла в парадном.
Димка еще постоял немного, повертел в руках миниатюрный «Минокс», потом сунул его в карман и медленно пошел в сторону трамвайной линии.
Ему надо было любой ценой заполучить этот аппарат. Но теперь, когда он заполучил его, на душе стало как-то муторно. Прямо хоть возвращайся и отдавай обратно. И в трамвае, стоя на открытой площадке заднего вагона, подставив лицо резкому весеннему ветру, он чувствовал себя так, словно кого-то предал. Даже ладони почему-то все время становились липкими, и он несколько раз старательно вытирал их о брюки.
Когда он пришел к Ренате, вид у него все еще был неважный. Но она это, конечно, поняла по-своему и иронически усмехнулась:
— Не выгорело дельце? Сдрейфила твоя красотуля?
Димка, не отвечая, выложил на стол «Минокс».
— Ишь ты! — у Ренаты даже глаза расширились от удивления.
Она взяла аппарат и стала вертеть его в руках.
— Надо же! Какой крохотный.
— Пойди к Магде, — сухо сказал Димка, — договорись с ней обо всем.
— Не командуй! — отрезала Рената. — Сама знаю, что делать.
Потом, все еще любуясь этой невиданной игрушкой, сказала уже совсем другим тоном:
— Ну что ж, молодец девка.
— Попадет ей, — сказал Димка.
Рената презрительно фыркнула:
— Подумаешь, принцесса! Ну вздуют разок… До свадьбы заживет.
— Ты-то у нас храбрая. А будь у тебя такой папенька…
— Что ты знаешь про меня? — все так же презрительно сказала Рената. — Когда я у тетки жила, меня так… учили, как твоей принцессе и не снилось.
— Да пойми ты, Ренька, дело не только в этом. Я ее красть заставил.
— А ты не крадешь?
— Ну, знаешь! Одно дело свистнуть у фрицев, а другое…
— Я не про фрицев, — резко перебила его Рената, — ты у собственной маменьки сахар прешь.
— Сравнила! — буркнул Димка.
— А какая разница? И то для дела и это. Скажи уж прямо, — в голосе девушки появились горькие нотки, — нравится она тебе, правда? Оттого и жалеешь. Переживаешь. Размусоливаешь.
Димка молча взял стул, пододвинул его к патефонному столику, сел. Рената стояла перед ним, зажав в руке крохотный аппарат, смотрела на Димку зло, даже не зло, а скорее, злобно, и рот у нее все время кривился, как будто она языком надавливала на больной зуб.
Ростом она была такая же, как Димка. А если надевала туфли на высоких каблуках, то — естественно — выше его. Лицо — чуть скуластое, чуть крупнее, чем надо бы. Рот большой. Плечи еще девчоночьи и талия еще осиная, а бедра широкие. Ноги? С Анькиными не сравнишь, конечно, но в общем — ничего. Нет, не красавица. Таких не снимают в кино. И в балет не берут. И Димка сказал:
— Дура ты, Ренька. Сколько раз тебе говорить: не надо мне никого другого. Только тебя. Не веришь?
— Может, скажешь, что ты с нею и не целовался?
Димка опустил голову:
— Один-единственный раз.
— Честное слово?
— Как бог свят!
— Ну и… хорошо?
— Что — хорошо?
— Целуется, спрашиваю, хорошо? — Ренька вся напряглась, но старалась говорить спокойно.
— Да брось ты, ей-богу, чмокнула и все. Так… какая-то мимикрия.
— Чего? — подозрительно спрашивает девушка.
— Послушай! — внезапно взрывается Димка. — Ты к Магде пойдешь? Или будем тут до утра чевокать?
И Ренька уходит. Ренька ушла. Правда, не далеко, к соседке. Но Димка — один. И черт их знает, сколько они там будут чесать языками. И вообще, не плохо бы сюда Эрика. Долговязого, иногда занудного, но зато он — как чистая совесть.
Димка встал, обошел зачем-то вокруг овального обеденного стола, потом вышел в кухню. Присел на корточки перед плитой, открыл железную дверцу, нашарил в кармане смятую сигарету, закурил.
Дым ел глаза, и курить-то, в общем, совсем не хотелось, но очень уж было смутно. Какой-то кавардак в этом самом «кумполе». И — «минутная слабость». Димка с ходу запоминал такие выражения. Вот только в книжке это было или кто-то ляпнул — не вспоминалось. Да и какая разница? Главное — выразить мысль.
На сигарете медленно удлинялся серый, шероховатый столбик пепла. Димка стал наблюдать за ним: отвалится или не отвалится? Даже решил загадать — если не отвалится… Но спохватился — нет, черта с два! «Минутная слабость» прошла. И впервые за сегодняшний день он почувствовал себя самим собой. Настоящим. Без дураков.
В двери хрумкнул ключ, словно надкусили огурец. Рената вернулась неожиданно скоро. Димка швырнул в плиту недокуренную сигарету, встал, распрямился, спросил односложно:
— Ну?
Она протянула ему клочок бумаги, усмехнулась:
— Здесь все записано. Прочти, запомни, потом проглоти.
— О’кэй, — сказал Димка. — О’кэй, Ренюшич. Этой бумажкой можно отменно поужинать. Главное — фигурально. Не растолстеешь.
— Ты понял? — сказала Рената. — Завтра.
— По-твоему, я неграмотный?
— Завтра, — еще раз сказала Рената. — Ты хоть зайдешь потом?
Она подошла к нему совсем близко, ткнула кулаком под подбородок:
— Если не придешь, убью.
Димка нахмурился:
— Ты поменьше переживай. Переживания — это, знаешь ли, как слабительное. Все время бегаешь, а толку — чуть.
— Остолоп, — тихо сказала Ренька. — Учить тебя некому.
Она больно схватила его за уши, и Димкины губы прямо-таки потонули в ее горячем рту. И длилось это столько, что Димка чуть не задохнулся.
Потом она отпустила его и грубо сказала:
— Вываливай!
И он ошарашенно вывалился. Он снова сел на трамвай и доехал до дому.
— Прошвырнулся? — спросил отец.
— Тоска, — сказал Димка. — Темно. И ни то ни се.
Рецепт от доктора Ванага
Еще не было двух, когда Димка вывел свой щегольской «эренпрейс», защемил штанину металлическим зажимом, чтобы она не попала в цепь, вскочил в седло и закрутил педалями.
Путь ему предстоял неблизкий, и до самого моста он гнал вовсю, зная, что в Задвинье, на мощенных круглым булыжником улицах, не очень-то разгонишься.
По мосту Димка ехал медленно, что-то насвистывая, внимательно вглядываясь в часовых. Их было трое — два по концам моста, один в середине. Пожилые дядьки, с карабинами.
Потом пошли задвинские улицы, и там, где прохожих было немного, Димка гнал прямо по тротуару. Остался позади Агенскалнский рынок, а еще минут через десять Димка добрался до Засулаукса. Взглянул на станционные часы. Времени оставалось в обрез.
И все-таки он оказался на месте минута в минуту.
Одноэтажный дом был огорожен глухим и таким высоким забором, что виднелась только серая шиферная крыша и кроны каких-то фруктовых деревьев.
Возле калитки, над кнопкой электрического звонка, была прибита железная дощечка с надписью: «Злая собака». Кто-то карандашом приписал на ней: «Без зубов».
Димка прислонил велосипед к забору и позвонил, трижды подолгу нажимая кнопку. Подождал. Хотел позвонить еще, но тут завизжали запоры, и калитка приоткрылась.
Молодая, крупнолицая женщина подозрительно уставилась на Димку.
— Фрейманис здесь живет?
— Ну, а если и живет? Тогда что?
— Я от доктора Ванага. Привез рецепт.
Женщина хмуро оглядела его с ног до головы. Она явно колебалась, и Димка испугался, что калитка сейчас захлопнется. Поэтому он быстро вытащил «Минокс», секунду подержал его на ладони и тут же опять опустил в карман.
Глаза у женщины оживились.
— Поезжайте до конца улицы, — тихо сказала она, — и там ждите. Когда я пройду мимо, пойдете за мной на расстоянии ста метров.