- Про аварию речь заходила?
- Да, он рассказывал.
- Что именно?
- Мне трудно передавать чужие ощущения. Лучше будет, если вы поговорите с ним лично.
- Непременно... Ну хорошо, что же было дальше?
- А дальше произошла удивительная вещь. В один прекрасный день он вдруг стал другим Сомовым. Причем без всякого перехода - сегодня один человек, а завтра - совершенно другой. Я, знаете ли, даже растерялся тогда. Совершенно беспрецедентный случай!.. Но, вот что, думаю, для вас будет важным... Уж не знаю почему я так думаю... Он меня узнал!
- Как узнал?
- А-а-а... Вот! Это был другой человек, но он узнал и меня и прочих, кто им занимался, хотя до аварии мы и понятия не имели друг о друге. Понимаете?
- Ничего не понимаю, - совершенно искренне признался я.
- Ну, как же! - Щипаченко вскочил со скамейки. - Я общался с тем, первым, а этот-то откуда мог меня знать?!
- Ну да... Ну да.., - пробормотал я. - в самом деле... А может он симулировал?
- Может быть. Но тогда меня надо гнать отсюда в три шеи!..
Больше ничего существенного из Щипаченко мне выдавить не удалось.
С Фединым я встретился на следующий день. Первое, что он сделал - поинтересовался, имел ли я беседу со Щипаченко. Я сознался, что имел. Тогда он заявил, что ему добавить нечего, потому что ЩИпаченко был лечащим врачом, а он, Федин - всего лишь консультантом. Что касается квалификации, то Щипаченко, как практику, он равных не знает.
"Ну.., разве что еще Збышковский или Ли, но Збышковский - синдромник, а Ли - восточная школа. Так что, извините, ничем помочь не могу."
"А что такое синдромник?" - поинтересовался я.
"Синдромник? Это локальные нарушения психики. Например, боязнь высоты, или там... какая-нибудь бяка все время мерещится под кроватью. Фобии. Практически у каждого человека есть свой пунктик. Я, скажем, не выношу, если кто-то на меня со стороны смотрит... Мой вам совет, поговорите с Хитачи..."
После этого Фадин удалился по коридору, несмотря на то, что я его усиленно разглядывал со спины. Дорого я дал бы, чтобы посмотреть на него сбоку, но, увы, коридор не позволял.
С доктором Хитачи я встретился через два дня. Это был очень маленький, очень вежливый и очень симпатичный японец. Как мне сказали, возраст его приближался к ста сорока. Когда я его увидел впервые, показалось, что он скрывался от меня в детской книжке. Просто-напросто это был Айболит в чистом виде, каким я его представлял в детстве!
Он зашел в комнату, где я его ожидал два часа, каждому (я подчеркиваю, каждому!) улыбнулся, с каждым поздоровался и сел напротив. Я, тоже сел, а все прочие сделали озабоченные лица и удалились, якобы, по неотложным делам.
- Здравствуйте, господин Хитачи, - сказал я по-английски.
Если бы я мог, то счел бы своим долгом вести беседу на японском, но увы...
Хитачи ласково улыбнулся и совершенно без акцента оказал по-русски:
- Рад вас приветствовать. Я вижу, вы никак не подберете подходящий артикль к моей фамилии, поэтому предлагаю, для простоты, называть меня мистер Хитачи. Вам ведь все равно, а мне нравится. Мистер - это по-русски мастер. Льстит самолюбию... С кем имею честь?
- Гиря Петр Янович, следователь из управления навигации.
- О! извините, но у русских бывают такие интересные фамилии... Знаете, мистер Гиря, как ваша фамилия звучит по-японски?
Мне непременно захотелось узнать. Он произнес. Ничего так себе звучала...
- Так я вас слушаю, Петр Янович.
- Видите ли, мистер Хитачи, меня интересуют некоторые подробности из истории болезни Сомова Владимира Корнеевича. Если вы помните...
- Да, да, - Хитачи посерьезнел. - Очень интересная история болезни. Вы с мистером Щипаченко беседовали?
- Да.
- То есть, в общих чертах он вам изложил суть?
- Да, в общих чертах.
- Так-так.., и какой аспект нуждается в уточнении?
- Видите ли, мистер Хитачи, меня очень интересует ваше мнение - как cпециалиста, разумеется - об этом, странном раздвоении личности.
- Как специалиста?
- Прежде всего.
- Очень жаль. Как специалист я вам вряд ли могу быть полезен. С точки зрения современной психиатрии это совершенно уникальный случай. Боюсь, он выходит далеко за рамки собственно психиатрии.
- Вот как? - удивился я. - А почему вы так думаете?
- Трудно сказать... Опыт. Интуиция. Как специалист я могу сказать только одно - это не патология. Тот, первый Сомов был абсолютно нормальным человеком. Продолжительное шоковое состояние, послешоковый стресс - не более. А уж второй Сомов - как... Как огурец - так у вас говорят?
- Как огурчик, - поправил я.
- Вот-вот. Как огурчик. Как будто только что проснулся. Спал, спал и проснулся. Я присутствовал при его беседе со Щипаченко в первый день. Это было весьма занимательно! Патология была скорее у самого Щипаченко, но он очень быстро пришел в себя - это делает ему честь!
- Так что же это было?
- Увы.., - Хитачи развел руками.
- Но ведь авария! Сомов-два знал о ней?
- Разумеется, но только в общих чертах. Он ведь планетолог и во время полета имел статус пассажира. Единственный, кстати, из всех. И очень огорчился, узнав, что Сомов-первый погиб, несмотря на все усилия Калуцы.
- Какие усилия? Разве после аварии еще были какие-то усилия? То есть, не были, а могли быть?
- Хм... Извините, мистер Гиря, но об этом я вас должен спросить. Что касается нас здесь, то мы предпринимали максимум усилий, чтобы наш пациент поскорее забыл об этой аварии.
- Странно.., - сказал я. - Но из материалов, которыми я располагаю, этого не следует.
- Тем более следует во всем этом разобраться, - задумчиво произнес Хитачи. - я желаю вам успехов в работе... и вот еще что. Я конечно, специалист, но, кроме всего прочего, старый человек, много повидавший на своем веку... Мой профессор в университете рассказывал об одном очень похожем случае из своей практики. Его пациент, юноша лет семнадцати попал под бомбардировку. Вместе с любимой девушкой его завалило в подвале, и они были заживо погребены под обломками. Они провели в подвале две недели, и девушка умерла от истощения. После того, как их нашли, юношу отправили в клинику - он был невменяем. А в процессе лечения утверждал, что он и есть та самая девушка. Потом неожиданно выздоровел, и больше никаких аномалий... Вот такой случай...
После беседы я отправился прямо домой. Настроение было - так себе. Хотелось рассеяться. И в конце концов, я отец, у меня есть сын я, кажется, жена. Хотя я ее не видел уже полгода в связи с тем, что где-то там, на Марсе нужно было срочно сделать так, чтобы "яблони зацвели". Вероятно, для поднятия тонуса у колонистов. Пусть даже под базальтовыми колпаками, но чтобы непременно и завтра же!
Таким образом, моя семейная жизнь была смята космической экспансией человечества, но разве из этого следует, что мой сын должен расти балбесом?
Сына дома не оказалось. Я запросил ужин на одну персону и решил, что раз так, то я сам стану бездельничать, шалопайничать и прожигать жизнь всеми доступными способами.
Кончилось все тем, что я тайком от самого себя забрался в свой кабинет и приступил к разработке версий вкупе с разработкой дальнейшего плана расследования.
Шеф у меня, конечно, молодец. Легкий инструктаж с вручением полномочий и очередной папки, необременительный обмен мнениями с торжественным задиранием пальца вверх. Указание на ответственность миссии... Чего же добивался шеф. Ясно как божий день, что он добивался свежести впечатлений он всегда этого добивается. Хватает за шкирку на Луне и бросает куда-нибудь в пустыню Сахару на расследование какой-нибудь таинственной пропажи трех ящиков с пивом. А пиво-то непростое! А жара-то, жара!.. И все это с благими намерениями. Чтобы у следователя был совершенно непредвзятый взгляд на происшествие.