Выбрать главу

— Мне известна ваша позиция, — попытался сухо отбиться Герман, но Кира по глазам подруги видела, что шансы соскочить с темы близки к нулю.

— Почему же, в таком случае, секретариат до сих пор не передал мою заявку на рассмотрение генерального собрания?

— Ваше предложение по ужесточению миграционной политики не удовлетворяет интересам Германии.

На секунду стало тихо. Кира застыла, восхищенная идиотизмом этого пассажа. По меркам вампиров Диш был едва вставшим на крыло птенцом и только что взял на себя наглость не только отбрить участницу генерального собрания, но и говорить от лица вампирского общества Германии. Которое уже много веков представлял Людвиг, мужчина удивительно прогрессивных взглядов для вампира, бывшего в почтенных годах уже во времена Капетингов. Пожалуй, более нелепая ситуация могла быть, если бы Кира, сама не имеющая вампирских клыков, взялась рассказывать Арине о правилах ухода за ними. Габриэла неприятно сощурилась и через мгновение остро улыбнулась. В этой улыбке Кира прочитала приговор Герману, его представлению об интересах Германии и положению в вампирском обществе.

— Это официальная позиция Людвига? — с запредельной нежностью поинтересовалась Арина, накручивая на палец прядь волос.

— Это не вопрос текущей повестки, — попытался вывернуться Герман.

— Что ж, — Арина вздохнула даже как-то сочувственно, — по балканской повестке лично у меня вопросов больше нет. Коллеги? — В ее голосе тонко запела сталь неявного приказа.

Кира с интересом ждала, кто рискнет выступить с возражениями, но желающих пойти против влиятельной вампирши Балкан не нашлось.

— В таком случае встречу можно считать завершенной. Мы с господином секретарем продолжим, остальным спасибо за беседу.

Вежливо попрощавшись, клыкастые коллеги отключились. Приторно пожелав Герману всего наилучшего отключилась и Кира, предоставив парню возможность быть размазанным без свидетелей.

Глава 4. Хвосты

3 декабря, день

Продавец хот-догов, увидев ее, просиял такой счастливой улыбкой, словно влюбился, и Кира невольно заподозрила что-то нехорошее. Он бойко поздоровался, поинтересовался хорошо ли она спала, как ее дела и нравится ли ей погода. Погода Кире не нравилась. Она выразила это абстрактным словосочетанием, которое можно было понять и как положительное, и как отрицательное. Парень снова улыбнулся, сверкнув неестественно белыми клыками.

Смесь яркого южного и французского акцентов делала его речь набором длинных гласных, и Кира не сразу расшифровала вопрос «Тебе как обычно?». Автоматически кивнула, размышляя зачем человеку — пасмурный полдень не оставлял в этом сомнений — наращивать клыки, особенно если он работает под носом у пикетчиков, которые, похоже, выходили к парку каждый день.

Получив свой хот-дог без лука и кофе в вампирский стакан Кира расплатилась, подмигнула и удалилась в сторону метро. Мысли вертелись вокруг куцых хвостов дела, непонятного поведения людей, стремящихся прилипнуть к меньшинству, поведения самого меньшинства, вопреки американской традиции не ставшего рьяно отстаивать свои права, а примкнувшего к большинству, разыгрывая карту “вампиры тоже люди”. Консервативные штаты делали вид, что вампиры, равно как плохая погода, — неприятная неизбежность, тихонько оборачивая себе на пользу шумок от протестов, склочных, как мелкая собачонка с дрянным характером. Римская максима “Разделяй и властвуй” за последние две тысячи лет не утратила своей актуальности. Повинуясь внезапному религиозному порыву (и субсидиям Дональда Сентера) баптистская церковь в Техасе перестала проводить обряды венчаний после пяти часов вечера. Ассоциация Риэлторов Колорадо (и многочисленная семья Джо Бриджа) желала кредитную историю клыкастых арендаторов за последние пять десятилетий, Ассоциация переводчиков — экзаменационные листы за последние пять лет. Вишенкой на торте “пяти слонов”, как прозвали эти нововведения вампиры, стал билль Бриджа-Сентера о контролируемых вампирских партнерствах, не позволяющий клыкастым объединяться в компании больше пяти предпринимателей, и, по сути, дублировавший техасский запрет на женские общежития, принятый в период, когда любое общежитие неизбежно превращалось в бордель.