Последние слова монолога не оставляли сомнений в том, что перед Ильиным в кабинете Петровича был не кто-то в облике Петровича, а он сам, своей собственной персоной. Потому что достичь такой степени достоверности вживания в образ невозможно.
Уже не абсолютно трезвый Ильин поздно вечером, выйдя из отдела, подошел к своему верному соратнику по борьбе с преступностью – зеленому «запорожцу» и заявил ему, что до завтра у Тараса выходной, а он поедет домой на городском автобусе вместе с Петровичем по понятной и вполне уважительной причине. Потом, немного помедлив и посовещавшись с подошедшим Петровичем, пребывающим в той же кондиции, опер решил объявить «запорожцу» благодарность за службу. От себя, Петровича и начальника розыска. Что и сделал перед крайне малочисленным, но несмотря на это, не совсем ровным строем в исполнении Петровича, хотя тот и старался.
Ильин всегда предполагал, что его зеленый боевой соратник не был примитивно материален, а потому и не сильно удивился, когда польщенный Тарас, выслушав благодарность перед строем, слегка зарделся. А может, это просто был отблеск вдруг вспыхнувшей красным неоном световой вывески на соседнем магазине?
Дома, уже заполночь, Ильин вспомнил счастливые глаза зареванной невесты Леши-боксера. Вспомнил и придумал стишок.
День спрятался, растаял и исчез.
В театре суток – смена декораций.
На сцене вечер – одинокий бес,
Меня он манит, хочет побрататься.
«Наплюй на всех, переступи, сотри» -
Он шепчет: «Нет людей, одни лишь маски».
Я вижу лица – Бес, ты мне не ври!
«Да! Лица есть – одно-два, может, три.
Навряд ли больше, сколько ни смотри –
Лишь масок невеселый карнавал…
А ведь, придя Сюда, – ты Рая ждал?
Здесь Рая нет. И после дня здесь – вечер,
И ночь потом… И душу тьма калечит…»
Пошел ты к черту!
Старый, лживый бес.
И даже ради стольких лиц
наступит утро!
И милосердный Бог
сойдет с небес…
Устроить все
Светло, красиво, мудро!