«Да будетъ такъ присно и нынѣ».
Края подписи, с каждой строчкой становясь все уже, сходились клином к центру страницы, делая текст похожим на старинную летопись.
В последней строке ровно посередине листа стояла только уверенная точка.
Лошадь неторопливо тянула по ухабам мостовой мерно покачивавшийся скрипучий экипаж. Мы, глядя на проплывавшие за окнами кареты улицы и дома, в задумчивости молчали.
– Вот это намного больше похоже на правду, – нарушил я наконец тишину. – Плотная бумага, красивый четкий почерк, обстоятельная подпись с перечислением всех званий – настоящий завет главы купеческого рода своим потомкам, надежный и нерушимый, совсем непохожий на ту писульку, что нам предъявили в суде!
– Что вы теперь будете делать? – спросил Данилевский.
– Нужно непременно подать на князей в суд, – воскликнула Липочка, хлопнув в ладоши.
– Сперва нам нужно разделить документы, – ответил я. Найденный утром конверт доставил мне столько неприятных чувств, что я не был готов держать все эти бумаги у себя. – Думаю, так они будут целее.
И я протянул завещание Аглае.
Кузина с испугом отстранилась.
– Я не возьму это, – прошептала она.
– Но это же совсем ненадолго! Мы подадим это завещание вместе с жалобой в Управу благочиния. Я все сделаю в самое ближайшее время…
– Пусть оно останется у вас, – перебила меня Аглая, – дайте мне лучше вместо него несколько векселей.
Я протянул ей векселя.
– Андрей, возьми и ты парочку, – протянул я приятелю пару листов.
Данилевский с удивлением взглянул на меня, давая понять, что он все-таки тут – человек посторонний. Но я настоял, и он спрятал за пазуху несколько расписок.
Липа же прикасаться к найденным в тайнике купца Савельева документам отказалась наотрез.
Таким образом, все содержимое конверта мы разделили между собой на три части.
Теперь нам оставалось договориться о том, что делать дальше.
– Ты только не забывай, в каких чинах находится старший Кобрин. Не надо отдавать завещание вместе с жалобой! Ты просто его больше не увидишь: оно исчезнет раньше, чем кто-нибудь его успеет толком прочитать, – увещевал меня Данилевский. – Нужно сперва подавать в суд, и только потом можно предъявлять доказательства, в присутствии свидетелей, прокурора и судей…
Совет был дельным. В ближайшие дни я непременно подготовлю жалобу и подам ее в Управу благочиния. Нужно будет сделать это от своего имени, не ставя в известность Надежду Кирилловну. Я, сказать по чести, побаивался ее, да и опасался, как бы она не стала чинить мне препятствий в исполнении моего плана. Подлинное завещание не только давало нам надежду на возврат себе огромного состояния, но и сулило долгую судебную тяжбу с совершенно непредсказуемым исходом, учитывая власть, коей было наделено семейство Кобриных. А матушке я обо всем подробно и без утайки напишу, но жалобу подам до ее приезда в Москву. Я все ж таки теперь старший мужчина в роду и потому имею право принимать самые серьезные решения касаемо моего семейства. Это будет моя личная битва с князем, и шансы, ей-богу, совсем неплохи, ибо козыри в моих руках весьма серьезные…
Данилевский тем временем выглянул в окно и, увидев, что мы подкатили к набережной, стукнул пару раз кулаком в стенку кареты.
Экипаж остановился.
Вынырнув из сумрачной душной повозки, мы вдохнули свежий речной ветер, к которому примешивался пряный запах зацветшей гречихи – ее молочные цветки делали засеянное поле, лежавшее перед нами, похожим на пестрое воздушное покрывало. Оно окаймлялось пышной полосой перелеска, откуда до нас доносился звонкий голос кукушки. В воздухе раздавалось громкое жужжание пчел, деловито перелетавших с одного цветка на другой. Впереди светились купола монастырского храма с высокой колокольней. Тяжелые белоснежные облака висели вдоль всего горизонта, будто окружая поле и монастырь призрачным кремлем с валами и башнями, скатанными из огромных комьев ваты.
Приказав извозчику подождать нас на дороге, мы пересекли поле и подошли к ограде монастыря. Вблизи он выглядел неприступной старинной крепостью, неизбывно хранящей свою мрачную поминальную печаль. Только стройная колокольня с большими часами, построенная, похоже, совсем недавно, сверкала на солнце своим модным и дорогим украшением.
Мы вошли в приземистые ворота и, пройдя немного по монастырской дорожке, оказались в небольшом садике, укрывшемся здесь под сенью холодных каменных стен.
– Подождите меня здесь! Я поставлю свечку за упокой батюшкиной души, – сказала Аглая, и они с Липой покинули нас.