– Не лучшее время для представления новых друзей, – развел он руками на улице. – Дядя у меня, конечно, личность выдающаяся, но как начнет нравоучения читать – спасу нет!
Данилевский смял злосчастный журнал и бросил его в сточную канаву.
– Ты уже осмотрелся в городе? – спросил он. – Хочешь, я покажу тебе еще одно замечательное заведение?
– Нет уж, уволь, – поморщился я. – Мой покойный дядя тоже был выдающейся личностью, и завтра мне предстоит важное дело: завещание его оглашают. Надо будет соответствовать.
– Тогда возьмем квасу!
Мы присели за столик у входа в ближайший трактир. Половой в кипенно-белой рубахе, подпоясанной шнуром с кистями, по нашему требованию принес нам две большие кружки с темным квасом и маленькую вазочку с баранками.
– Ты не знаешь часом, кто такой князь Кобрин? – как бы между делом спросил я.
– Зачем это тебе? – Андрей закашлялся и отставил кружку. – Мало вчера приключений было?
– Да, видишь ли, я случайно столкнулся с ним в лавке и узнал, что князь сманивает слуг моего дяди.
– Это того, про которого ты говорил? Того, чье завещание?
– Ну да.
– Князь в лавке переманивает чьих-то слуг… Чепуха какая-то… Постой, а как звали дядю-то?
Я назвал дядино имя.
Данилевский присвистнул:
– Ты племянник миллионщика Савельева?
– Да.
– Вот это переплет!
– А что здесь удивительного?
– Да так… Экий занятный случай: неожиданно и совсем случайно встретить в большом городе племянника человека, о котором вот уже несколько недель судачит вся Москва, – в глазах Данилевского я разглядел искры любопытства. – Стало быть, завтра огласят завещание? На это стоит посмотреть, клянусь весами Юстиции! Там, наверное, будет полгорода…
– Ты не рассказал мне о Кобрине!
– Штука в том, что миллионщик Савельев долгое время служил у Кобриных управляющим, так что случай со слугами вполне объясним. С кем же из князей ты столкнулся?
– Не имею понятия! Захожу в савельевскую лавку, а там какой-то хлыщ с усиками с приказчиком дела обсуждает, и тот к нему: «ваше сиятельство», а этот и фамилию говорит! А фамилия-то – Кобрин!
– Хлыщ? Если ты и вправду видел князя, то это мог быть только Кобрин-младший. Однако… – Данилевский в задумчивости принялся за свой квас и баранки, лишь изредка поглядывая на меня.
Я тоже молчал.
Когда кружки опустели, мой спутник предложил:
– Прогуляемся-ка до реки?
Мы зашагали к набережной. Некоторое время мы шли молча, но потом Данилевский заговорил:
– Князей Кобриных здесь все знают. Ты, вероятнее всего, видел младшего из трех братьев – Всеволода Константиновича. Про него много не расскажу, кроме того, что он известный щеголь, мот и вертопрах. А вот самый старший из них – Евгений Константинович Кобрин – это фигура-с: адъютант московского обер-полицмейстера…
– Самого обер-полицмейстера? Главы городской полиции?
– Ну, да! Есть еще и средний, Дмитрий Константинович, – столичный светский лев, почти всегда в Петербурге…
– При дворе?
– Нет, большей частью при игорных домах! Поговаривают, что очень недурно в карты играет. Ну и возглавляет пару общественных заведений или богаделен, или что-то в этом роде, не помню…
– Зачем же им тогда слуги моего дяди?
– Савельев несколько лет был у князей приказчиком, потом управляющим. Говорят, именно здесь и родился его капитал. Более того, очень много финансовых дел с Кобриными у него было и в последнее время, незадолго до его собственной смерти. Так что, думаю, после оглашения завещания тебе, брат, придется с ними столкнуться.
Я задумался.
Мы вышли к реке. В воздухе запахло тиной.
– Меня еще одно смущает, – сказал я. – Мой дядя был миллионщиком, и его приказчик может рассчитывать на хорошую сумму в завещании. А я не знаю никого, кто с капиталом на руках и с большим опытом за плечами пошел бы в услужение вместо того, чтобы пустить собственные деньги в оборот. С капиталом да опытом самое время свое дело заводить! Так же все поступают! А тут, значит, он себе уже и место подыскал. Не сходится тут что-то. Но что?
Мы остановились у каменной лестницы, подножие которой омывали темные волны. Перед нами сонно текла река. Невдалеке от нас какая-то пара, прогуливаясь, кормила чаек. Девушка в сером пышном платье с кринолином бросала в воздух кусочки хлеба, и ни одна крошка не достигала земли: птицы, пронзительно крича, подхватывали добычу на лету. На мостках чуть поодаль бабы полоскали на реке белье. Они о чем-то болтали между собой и смеялись, и их пустой смех вкупе с криками чаек и печальным звоном церковного колокола, принесенным ветром откуда-то с того берега, почему-то сеял во мне тревогу.