— Сопротивляться, сопляк? Сукин сын! Сопротивляться?
— Кэп, — прохрипел, отплевываясь «сопляк», — пареньку плохо. Он упал, подвернул ногу. Ему необходимо оказать помощь.
— Помощь, говоришь? — прошипел по-змеиному Капрал. — О’кей, парень.
Хэл только и успел отвернуться, упереться взглядом в строй, продолжающий вышагивать. И сразу услышал жужжание. Капрал выпустил жуткую штуку с иглой на конце. «Электрощуп!» — мелькнуло воспоминанием.
Пока я переводила дыхание, Хэл уже повернулся к пацану. Чтобы встретиться с ним взглядом, пока того вскидывало от первого удара. Я судорожно ухватилась за панель. И услышала его, этот чавкающий звук: игла снова вошла в тело. Глаза у мальчишки чуть вывалились, но губы оставались сцепленными. Он цеплялся за землю, выворачивался, сопротивляясь боли, то выкидывая ноги вперед, то елозя пятками по мерзкой жиже — и молчал.
Нужно было продышаться. Я резко вдохнула, выдохнула воздух через рот, короткими толчками.
Вены у мальчишки проступили в момент, ярко-синие. Пульсировали с секунду — и только тогда мальчишка заорал — и пропали. Кожа посинела. Его разорвало. То, что было мальчишкой с подвернутой ногой, гулко бухнуло о землю. Запах жареной плоти — Хэл поклялся про себя, что никогда его не забудет — наполнил пространство Лагеря. Смешался с вонью перегноя, гнилых зубов, табака — и так и остался висеть в воздухе. Чавкающий звук — и все стихло. Капрал спрятал щуп в колчан, тяжело пошел к строю. Обернулся к Хэлу:
— Вернуться в строй, солдат.
А Хэл пялился на то, что было мальчишкой, и все никак не мог отвести взгляда. Потом медленно поднес свои ладони к лицу ближе — метка все так же мигала. Его затрясло.
— Встать в строй!
Хэл судорожно сглотнул.
— Есть, — выдохнул еле слышно.
— Здесь психи-убийцы?
— Здесь! — гаркнул строй.
— Здесь краса и гордость нации?
— Здесь! — рвали глотку ряды.
— Стать в строй, ублюдок!
— Есть! — громче повторил Хэл.
— Ты машина смерти, солдат! — плевался Капрал. Он был отвратительно близко. Так, что его слюна оставалась на лице. Так, что от взгляда на красное в рытвинах лицо тошнило.
— Вы машины смерти!
— Да, Кэп! — как заведенный, одним охрипшим криком на всех прогорланил строй.
— Ты, — ткнул Хэла в грудь Капрал, — машина смерти, пацан! Ты понял?
— Да, Кэп!
— Не слышу!
— Да, Кэп! — проорал Хэл что есть мочи. Так что звенело в ушах, а горло раздирало от крика. — Да, Кэп! Да, Кэп!
— Встать в строй, — ухмыльнулся Капрал, потирая руки.
И Хэл встал. Пошел, держа четкий шаг. Двигалась перед глазами спина впереди идущего. Худые лопатки, обтянутые тошнотворно-зеленым в пятнах пота. Хэл Хоуп шагал. Ровно, четко, левой-правой. И его даже не тошнило, когда строй в очередной раз проходил мимо этого мальчишки.
Вечером того же дня пришла расплата. Хэл понимал, что будет платить. Это дошло до него даже прежде, чем он переступил порог казармы. Людей там было набито чуть не до потолка, и Хэл серьезно сомневался, что это место рассчитано на такую ораву народу.
Короткая светлая вспышка — и я увидела чудное, непонятное мне. Это было воспоминание из совершенно другой жизни. Я увидела явно старинное, огромное здание. Я до этого такое видела только в старых книгах, случайно найденных мамой. Увитое цветами, желтыми, розовыми. Закатное солнце бьет в окна. «Колледж» — прозвучало в воспоминаниях Хэла. Он жил только с двумя соседями. Случались потасовки, но Хэл всегда избегал их, просто отгораживаясь своей безупречной вежливостью. Это было ниже его достоинства — отвечать на агрессию агрессией.
Но там, в этой пропахшей потом и мочой казарме, ему некуда было сбежать. И никак было не отгородиться. Потому что там, среди этих мрачных лиц его утонченная, старомодная вежливость не стоила ничего. Она клокотала внутри. Заставляла склонить голову. Договориться. Меня ударило этой эмоцией, этим изящным, ни на что не похожим воспоминанием, этим эхом другой, странной жизни — и горечью от того, что Хэл потерял ее.
А людям вокруг было плевать. На мир и вежливость. Им было плевать на все это. Этим оборванным, изуродованным, отчаянным, недоедающим и недопивающим, измотанным людям было ровным счетом все равно. Ну на что им было бы знать, откуда у Хэла Хоупа — изящного, обычно невозмутимо спокойного — эти потерявшие всякую цену манеры? Они наоборот вызывали только злость и неконтролируемое желание хорошенько съездить по идеальной физиономии их обладателя.