Цветные облака были тем, что Хэл любил. В них было столько всего! Столько всего он обожал в своей жизни! Ко столь многому относился с нежностью, теплотой и трепетом!
Здесь была и поджаристая корочка свежего хлеба. И запах желтых цветов, что увивали стену у его окна. И мамины руки, пахнущие теплом и солнцем. Древесный, влажный аромат сада.
Вот тонкие руки разливают пряно пахнущий напиток во что-то невыносимо хрупкое и белоснежное. Тонкие руки трогают теплые камни старинной стены, окружающей сад.
И книги. Тысячи книг. Их тисненые, терпко пахнущие обложки. Хэл мог часами сидеть в библиотеке, читать запоем.
Были в этих цветных облаках и высокие стрельчатые потолки. Арки и окна. Позолота, роскошь. И почти нереальное количество цветов. У меня в какой-то момент закружилась голова от ароматов.
Улыбки сестер. Трубка, которую курил отец. Сад, беседка, тихий пруд с белыми цветами. Вечерние чаепития. Странная, невероятная, сошедшая со страниц какой-то старинной сказки, жизнь.
Последнее цветное облако было воплощением отчаяния Хэла. Оно возникло на фоне тяжелых ворот, которые он запер собственными руками. Это воспоминание сильно резануло. И я даже не удивилась, когда почувствовала влагу у себя на щеках. Я услышала ее. Услышала эту простую, болезненную, беспомощную мысль.
«Я просто хотел прожить спокойную жизнь. Читать книги, путешествовать по миру. За что они лишили меня этого?»
Меня подбросило от резкого перехода. Среди облаков и серой пустоты начали появляться горячие точки. Новости, которые получали обитатели этой сказочной жизни, не предвещали ничего хорошего. Мир рушился. А они просто закрылись среди своих конюшен, цветов и садов. Спрятались среди своих книг под высокими потолками. Хотели переждать. За каменными стенами. Поддерживая и любя друг друга.
Понять, что случилось, отчего и как пришел конец их собственной сказке, они так и не смогли. На отсутствие необходимых вещей реагировали сдержанно. Урезали расходы. «Я вполне могу обойтись и без венских вафель на завтрак», — звучал нежный голос. «Уильям, тебе незачем было беспокоиться. Тэо мог бы и сам наколоть дров», — вторил ему другой, мягкий и тихий. «Ах, его забрали в ополчение? Надеюсь, с ним все в порядке». «Бывает и хуже, мои милые», — твердил густой баритон, так похожий на голос Хэла. «Все не так уж плохо, — отвечал еще один, тонкий. — Мир не может вот так запросто рухнуть». И они все, все эти потерянные голоса, верили в то, что говорят. Не особо заботясь об уже рухнувшем мире.
Идиллия подошла к концу, когда люди в форме погрузили всех обладателей нежных глубоких тембров в фургон. Хэл плохо сохранил это воспоминание. Хоть оно и горело красным, его скрывал туман.
Воспоминания его стали еще более отрывочными. Серая гряда бетона и стекла. Высокий худой человек в белом. Капсулы с надписью «Крио-100». Кнопка «Глубокая заморозка». Экран, на котором горело и пульсировало «230». Сферы, мерцающие зеленым. И темнота. А в ней стук сердца. Боль от введенной под кожу иглы. Холод, который поднялся от пяток. Стук сердца, который становился все глуше и глуше, пока не затих вовсе. И темнота.
Последнее, что удалось мне разобрать — это красный свет. И какой-то неясный гул. Что-то рушилось и падало. Сверху. Какие-то металлические балки. Вой сирен и шум. Выкрики. Звон битого стекла, жужжание щупов. И все это под белой, льдистой пеленой. Сначала Хэл увидел свои пальцы. Посиневшую кожу. Он попытался сжать ладонь. Зацепиться за борт того, что еще недавно было криокапсулой. И не смог. Еще попытка. Руку свело. По ладони чиркнуло стеклянным краем разбитой сферы. Снова провал.
Потом, много позже, Хэл понял, что его кто-то тащит. Вокруг шумело и падало. Били искры. Кричали люди. И Хэл тоже захотел кричать. Но смог только просипеть что-то невнятное. Обернулся туда, где, как он знал, спит его семья. Но капсул с их телами не было видно. Все сгинуло под обломками серой гряды бетона и стекла.
Глава 9. Суд Эолов
Я выходила из этих воспоминаний долго. Дошла до своей капсулы, едва передвигая ноги. И сразу рухнула на лежак. Спина и руки ныли. Архивные записи мелькали перед глазами. Ощущение было, будто занырнула на глубину — и лежала под катящимися сверху волнами. Пришел какой-то странный отголосок моего собственного прошлого. Как я, совсем маленькая еще, прячусь от жары в мутной воде канала. Надо мной только небо и сероватая пелена воды. Где-то рядом пустыня дышит жаром — а выше, почти в небе, приглушенный голос мамы.