Я не считала дни. Дошла до почти что абсолютного автоматизма в работе. Даже не обратила внимания на то, как наш караван увеличился на еще два фургончика. Все Странники стали для меня безликими тенями. Я не запоминала даже их имена. В какой-то момент, где-то в нашем бесконечном пути в неизвестность закончились мои пределы эмоционального отклика. Я просто почувствовала, что выгорела изнутри. Как будто мертвое солнце сожгло меня, оставив раскаленную пустоту. И ничего больше.
На нашем третьем Оазисе я будто проснулась. Чтоб попасть в еще более страшный сон.
Мы подъехали к нему в сгущающихся сумерках. Шины трех наших фургонов тихо прошуршали по сплошной песчаной насыпи. В мигающем свете фар я смогла разобрать номер на проржавевшей табличке. «Оазис 104» — гласила она. Сердце мое упало.
Пустыня победила. Водораздел был забит. Не было больше мутной тепловатой воды. Сиротливо стояли пустые и темные бараки. Не было нашего с мамой сада камней. На всей территории Оазиса выжило одно единственное дерево. Каменная стела под ним была почти засыпана песком. Я не могла заставить себя разгрести его. Просто стояла и смотрела какое-то время. А потом резко развернулась — и направилась к фургонам. Мне нужно было хоть немного времени, чтоб осознать все это. Ки одернул меня, крикнул вслед, чтоб я в конце концов взяла себя в руки.
— Ведешь себя как сопливый новобранец!
И я повернула обратно, загребая ногами песок.
Мы провозились в Оазисе в поисках хоть каких-то остатков воды и почвы, чистой от песка, почти всю ночь. Мелькали по земле отсветы фонариков, метались тени. Мы рыли песок. Я даже вспомнила, где находилась водонапорная башенка и гидронасос. Но найти удалось только разрушенное здание. Оборудования, датчиков, фиксирующих влагу, не было. Вентили, трубы были срезаны подчистую. Низенький вагончик под зеленой крышей, где хранились пакеты семян, был пуст. Тут и там валялись в горках песка опустошенные контейнеры. Не осталось ничего, что могло бы помочь нам возродить Оазис 104.
— Восстановлению не подлежит, — вынес вердикт Ки. — Возможно, кто-то побывал здесь до нас.
Остальные Странники, не произнося ни слова, не споря и не обсуждая, сразу же направились к фургонам.
Мне стало тошно. Мой Оазис, мой 104-ый — умер. Навсегда. Без надежды, без возможности восстановления. Мне показалось на какую-то ужасную секунду, что я схожу с ума. Ночной ветер поднялся так резко, так резко окружил меня, отгораживая и от Странников, бредущих по песку к фургонам, и от Ки, что я испугалась. И тут же удивилась, что еще в состоянии после всего испытывать страх.
Я упала на холодную землю. Все, что мне хотелось — это сорвать маску, распластаться по мертвому песку Оазиса и умереть.
Что мне оставалось? Как-то встать, как-то продолжить надеяться на лучшее. На то, что где-то там, впереди, еще сотни оазисов, которые нуждаются в нашей заботе. На то, что в конце нашего пути я все-таки найду что-то действительно важное. На то, что темнота услышит мой отчаянный крик, идущий из пустой глубины меня самой. Услышит — и отзовется привычным, немного хриплым голосом, полным непередаваемой, но такой родной насмешливости. Услышит и скажет: «Хватит орать, дефективная», — а потом потеплеет, как уже бывало. Увидит грязные дорожки от слез на щеках и добавит, тихо, прикасаясь губами к уху, обдавая дыханием кожу: «Тэсс, девочка». Услышит — и заберет с собой.
Горло раздирало. Крик рвал эту непроглядную ночь, опрокидывал сердце. Невыносимая боль будто наказывала за пляшущие, вздымающиеся острыми пиками, режущие сердце слова, что шептала по ночам так часто. «Не вернется, Хэл не вернется».
— Иди к черту, Ки! — прорычала я, сглатывая неприятный комок. — Иди к черту!
Тьма решила ответить. Зашуршала песком, приближаясь. Мягко опустилась рядом. Сгустилась, обволакивая, сгребая почти грубо.
— Я уже побывал там, — ответила мне темнота.