Говорили о нем.
Один голос стопроцентно принадлежал Паршину. Остальных снайпер не опознал: скорее всего, кто-нибудь из охраны или вызванных в Штаб людей.
— Музыкант-то? — ворчливо переспросил один из тех, чьего голоса Олег узнать не смог. — Да что про него скажешь? Хрен разберет, чего ему надо. Отключит свою штуковину на ухе — и не поговоришь с ним, как с человеком. Ходит в «серую зону» — возвращается живой, точно заговоренный.
— Ага, — подхватил другой голос, звонкий, молодой. — У меня вон браток был, Серега, душа-парень, дрался как бог, стрелял что твой Робин Гуд. И то из «серой зоны» не пришел. Хотя этому Музыканту до Сереги далеко. Но вот он почему-то все время живой остается, а Серегу убили.
— Так он же все-таки за нас, — это уже Паршин.
— За нас-то он за нас, — подтвердил ворчливый. — Если бы он еще и против был — все, пиши пропало. Боюсь я его. Он какой-то в себя погруженный. Нормальный человек — ему же с другими поговорить надо, а этот что? Обращаешься к нему — он на тебя глядит, а сам будто и не видит: мысли-то у Музыканта явно не здесь где-то. Нет, стрелок он отменный, это ты, Леха, со зла такое отмочил, но что у него на уме, никто не знает. Непонятный он какой-то.
— Я все правильно сказал, — обиделся молодой Леха. — Люди знаете что говорят? Что он умеет с крысами разговаривать.
Олег внутренне похолодел. Умом-то он понимал, что рассказанное незнакомым ему Лехой — не более чем очередное суеверие. Но, елки-палки, как же близок парень к правде, даже если сам он того и не подозревает. А Леха тем временем продолжал:
— Он, я слыхал, особые слова знает, какие можно крысам сказать, и те сами лапки задирают и под выстрелы подставляются. С такими словами любой может хорошим снайпером стать: знай только командуй серым, куда им идти и как строиться, а потом курок нажимай. А еще он над пулями колдует.
— Ты сам видел? — со смешком спросил ворчливый.
— Да все это знают, — обиженно бросил Леха в ответ. — Сам догадайся — чем еще можно его везение объяснить?
Олег подумал, что будет забавно, если кто-нибудь из обсуждавшей его троицы решит посетить туалет и обнаружит там предмет своего интереса стоящим с приложенным к двери ухом.
Ворчливый все не соглашался с Лехой.
— А что ты сам у него этих слов не спросишь? Представляешь, все бы такие слова знали! Да мы бы в три дня всех тварей перебили.
— Так он тебе их и сказал, — ответил раздосадован но Леха. — Ты что, не понимаешь? Если те слова будут другие люди знать, какие у Музыканта тогда преимущества останутся?
Паршин, слушавший обоих своих собеседников и сам в разговоре особо не участвовавший, наконец решил вмешаться:
— Просто дело в том, мужики, что мне с ним в одной группе на задание идти. Вот я и думаю, насколько ему доверять можно.
— Доверять-то можно, — рассудительно произнес ворчливый. — Но думать он о тебе вряд ли будет. Слишком уж он сам по себе. Так что ты на него, как говорится, надейся, но и сам не плошай.
— А я тебе так скажу, — добавил Леха. — По-моему, Музыканту главное, чтобы было чем перед людьми покрасоваться. Так что если ему покажется, что можно совершить подвиг, он полезет его совершать обязательно. А вас кинет. Потому что он — вот такой вот уникальный Музыкант, а мы все — хрены с горы.
— Ладно-ладно, — (Музыкант не видел сейчас Паршина, но мог представить, как бывший танкист часто-часто кивает головой), — попробую учесть. Ну спасибо, ребята, за рассказы, за советы.
— Удачно тебе вернуться.
Трое разошлись. Никто из них так и не собрался заглянуть в туалет, служивший сейчас Олегу местом подслушивания.
Вот так, значит, подумал Музыкант. Брошу и пойду совершать подвиги? Хорошо, буду иметь в виду, незнакомый Леха. Ты не представляешь, дружище, как бы мне хотелось однажды действительно бросить тебя в «серой зоне» перед носом у крысиного патруля. Ты же, сопляк, небось ни разу там не был. Ты не в курсе, что это такое — лежать в какой-нибудь канаве по шею в жидкой грязи, ожидая, пока погоня убедится, что тебя уже не догнать, и повернет назад. Ты не знаешь, каково это — вляпаться в засаду и вести бой в одиночку против пятерых. Тебе никогда даже в голову не придет принести своей женщине цветы из порубежья.