3
И взял я в руки свои
Эти людские волны,
И волю свою
Звездами в небе начертал.
Расположенный близ Лос-анджелесского космопорта бар был доступен самой разнообразной публике. Над столами неоновыми облаками плавал дым. В зале хватало посетителей, в том числе группа клонов, парочка длинных и тощих двеллеров и несколько легионеров-наа.
Танцоры, среди которых преобладали люди, корчились в окружении специально для этой цели созданных голограмм. Музыка (преимущественно нечеловеческая) рвалась из прихотливо сконструированных «звуковых ячеек».
Полковник Леон Харко носил мундир легионера уже тридцать с лишним лет и в любом другом облачении чувствовал себя неловко. Благодаря знакам отличия, шевронам выслуги лет, эмблемам подразделений, наградам и (как же без них?) татуировкам, опытный глаз мог прочитать форму легионера, как книгу. Достаточно одного взгляда, чтобы определить место человека в иерархической лестнице, узнать его военную профессию, вычислить, к какой именно службе он принадлежит, и понять, с кем он знаком.
Простота и ясность всегда были Харко по душе, и в цветастой рубашке, черных брюках и сандалиях с пряжками он казался себе, по крайней мере, неуклюжим увальнем, если уж не полным кретином.
Двое напротив Харко тоже чувствовали себя явно не в своей тарелке. Плохо сидевшая на них одежда никак не вязалась с короткими стрижками и сплошным узором татуировок на руках.
В совокупности за плечами этих солдат было сорок пять лет службы, они «демобилизовались» полгода назад и не испытывали по сему поводу особой радости.
Стойка бара давала какое-никакое уединение, но все же не столь надежное, чтобы обсуждать планы мятежа. Поэтому они разговаривали с оглядкой.
— Ну и как оно? — спросил Харко.
Бывший штаб-сержант Кори Дженкинс ухмыльнулся, сверкнув в темноте безупречными зубами.
— Зеленая улица, — ответил он, едва не добавив привычное «сэр». — К кому бы мы ни подошли, все готовы записаться в нашу команду. Когда наступит время, на них можно будет положиться.
— Не на всех, — хмуро сказал второй. — Трое отказались.
Харко посмотрел на этого человека. В одном подразделении им служить не приходилось, но так уж сложилось, что в Легионе все про всех знают или думают, что знают. Главный сержант Лопа был, судя по всему, крутым малым.
— И?..
Лопа пожал плечами:
— Больше не откажутся. Все улажено.
Харко заглянул в блестящие черные глаза и понял, что трое, о которых шла речь, мертвы. Еще одна трагедия легла на целую груду предыдущих. И все же Лопа прав. Дело идет к войне, для тех, кто предпочитает сидеть на заборе и глядеть на драку, нет места под солнцем. Legio patria nostra — «Легион — наша Родина». Никогда еще эти слова не звучали так справедливо, как теперь.
Специально для микрофонов, которые могли улавливать его слова, офицер сказал: — Как насчет инструментов? Все необходимое раздобыли?
Лопа подумал, что на складах полно краденого оружия — кое-что добыто с попустительства Мэтью Пардо, остальное доставили сотни сочувствующих. Есть и штурмовые винтовки, и ракетометы, и многое другое. Уже не говоря обо всем, что готовы принести с собой боевые подразделения.
— Да, сэр. Хватит, чтобы дело сделать.
Харко предпочел не отреагировать на оплошность собеседника.
— Прекрасно. Не забывайте, главное — дисциплина. Мы ведь хотим перестроить, а не сломать.
Лопа кивнул, но про себя отметил, что полковник, конечно, козел. Лес рубят — щепки летят. Харко это должен знать. А еще он должен смотреть правде в глаза.
Дженкинс потягивал пиво — пресное, с привкусом меди.
— И когда же начнем?
— Скоро, — ответил Харко. — Очень скоро.
Рамантианский корабль вышел из гиперпространства, послал в эфир дипломатический шифр высшего приоритета, и был выведен на специальную экваториальную орбиту. Сто шестьдесят два капитана грузовых судов (некоторые из них прождали своей очереди больше недели) прокричали в гарнитуру комсвязи все, что они об этом думают. Больше всего досталось лунной базе Управления орбитального контроля. Да черт побери, они там что, совсем спятили?! Обслуживать жука прежде людей!
Но уши, для которых предназначалась эта брань, словно оглохли. Что с того, что сенатор Олвей Орно прибывает на Землю для посещения заурядной ярмарки? Он имеет определенные дипломатические прерогативы и решил ими воспользоваться. Точка.
Челнок, отделившийся от рамантианского корабля, нырнул в атмосферу и помчался над североамериканским континентом. С помощью механических ног Орно оправил свой клюв. Глаза сенатора состояли из тысяч фасет и не видели бы ничего уже в пяти футах, если бы не компьютеризованные контактные линзы. Да, достижения рамантианской науки позволяли сенатору, не говоря уже о сидевшем позади него за пультом управления Боевому Орно, видеть внизу сушу. Сказать, что она выглядит гостеприимно, не поворачивался язык. Голые зубчатые куртины соединяли гору с горой, ущелья лепились друг к дружке, а вершины скал были покрыты снегом. Не к такому ландшафту привыкли рамантиане. На Южном полушарии проглядывали ленты пышных джунглей, но этого мало, чтобы пробудить реальный интерес к планете, хоть рамантианской расе и предстоит преодолеть трехсотлетний демографический взрыв. Нет, готовые появиться во вселенной пятьдесят миллиардов душ, нуждаются в жилье поприличнее. Правда, есть и хорошая новость — подходящие миры существуют и ждут заселения. Плохая новость — они принадлежат другим. Кому — не совсем ясно. Особенно после Недавней войны. Хадатане напали на Конфедерацию и, получив крепкую взбучку, укрылись на планете, где проходила их эволюция. Тем самым они отдали свою империю на разграбление, и теперь она — предмет бесконечных переговоров.
Хадатане притязали на эти миры по праву завоевателей, и этот аргумент более весом, чем кому-то кажется, поскольку многие расы в Конфедерации обретали планеты, не спрашивая разрешения коренных жителей. Тем же самым занимаются и рамантиане — когда это не слишком рискованно. Челнок слегка задрожал, войдя в атмосферу, но наконец! опустил нос и пошел к земле.
Оплачиваемый любезными землянами офис был громаден. Ухоженные растения — каждое в своем горшке — подчеркивали изящность плетенной из лозы мебели. Через тончайший тюль падали лучи утреннего солнца, вентилятор на потолке шевелил чуть надушенный воздух, из невидимых динамиков лилась музыка — из тех арий, которые принесли двеллерам заслуженную славу.
Андроид выглядела в точности как губернатор Пардо. Патриция привыкла относиться к этому роботу как к продолжению своего «я». Они носили одинаковую одежду и украшения, пользовались одинаковой косметикой, шагали одинаково твердой и целеустремленной поступью и говорили в одной и той же отрывисто-категоричной манере. Возможно, клон послужил бы более элегантным решением проблемы, зато он почти наверняка возражал бы против роли профессиональной приманки. Нет, как ни крути, а робот надежнее, он обеспечит столь необходимое алиби, если план провалится. Все-таки государственная измена — дело рискованное, и лучше идти на нее, оставаясь в тени.
Пардо заглянула в ежедневник, убедилась, что никаких изменений нет, и дала указания андроиду: посетить церемонию с разрезанием ленточки, произнести положенные банальности и вернуться домой. Там робот устроит выволочку прислуге — чтобы раннее возвращение хозяйки осталось в памяти. Эта хитрость уже срабатывала, несомненно, сработает и сейчас.
Губернатор похлопала андроида ниже спины — с надеждой, что у самой такие же упругие ягодицы, и прошла через кабинет. Нащупала кнопку, услышала гул мотора, дождалась, когда отъедет в сторону книжный шкаф. Каблучки простучали по вощеному дюрабетону, лифт вознесся вверх, и отворилась дверь потайного гаража.