Она взглянула на него вверх.
― Я в порядке.
― Вы уверены? Мне вызвать скорую? ― спросил он.
У него появлялись ямочки на щеках, когда он говорил.
― В порядке. Правда. Легкая клаустрофобия, ― сказала она ему.
― А у меня наоборот. Боюсь открытых пространств. Поэтому, я могу Вас понять. Обычно мне нужно просто дышать и не думать этом. Если хотите, я могу принести Вам воды.
― Нет, все хорошо, ― ответила она, пытаясь делать так, как он сказал.
Она закрыла глаза и пыталась дышать. Чем дольше она так стояла, тем легче было думать о Брейди.
― Спасибо, что побеспокоились обо мне, ― сказала Лиз.
Он понял намек, кивнул и ушел. Оставшись одной, и не переживая паническую атаку на глазах у людей, Лиз стало лучше. Единственным, кого она хотела видеть, и единственным, кого она не должна была видеть в таком состоянии, был Брейди. И все же, ей нужно было с ним встретиться. Он был нужен ей, чтобы поговорить с ним, и дать знать ему то, что она поняла относительно его карьеры. В тот момент, казалось, что если она не скажет это сейчас…то, возможно, не смогла бы это сделать никогда.
Лиз услышала аплодисменты толпы, что говорило об окончании его выступления, и то, что у нее было не так много времени, чтобы застать Брейди. Поэтому ей нужно было принять решение прямо здесь и сейчас.
Когда аплодисменты стихли, Лиз двинулась к толпе, которая ждала поприветствовать политиков. Они вышли вместе, как обычно, пожимая руки и целуя детей. Перед тем как они уйдут, у прессы должно было быть пару секунд, чтобы поговорить с ними, но Лиз не собиралась так долго ждать. Она хотела увидеть его. Ей нужно было увидеть его.
Он почти сразу отыскал ее в толпе. Он пожал ей руку с все той же предвыборной улыбкой и сказал:
― Приятно познакомиться. Надеюсь, я смогу получить ваш голос.
― Я очень понравилась Ваше выступление, сенатор, ― ответила она. ― Я хотела бы поговорить с Вами об этом детальнее. У меня есть пару вопросов, но я не хотела бы отнимать много времени.
Она рисковала, если бы кто-нибудь услышал, что она говорила.
― Мне было бы интересно обсудить это с Вами после, ― сказал он так, будто ему предложили обсудить политические вопросы.
― Я была бы Вам признательна, если Вы найдете для этого время, ― сказала она, широко улыбаясь.
Следующие двадцать-тридцать минут он провел, улыбаясь и делая фотографии до тех пор, пока толпа не начала редеть. Его отец объявил, что у него была другая встреча и быстро ушел.
― Брейди, пять минут, ― сказал он, обращаясь к сыну.
― Кажется, у меня есть пару минут, ― сказал он Лиз.
Она улыбнулась, когда он вывел ее из толпы достаточно далеко, чтобы их не услышали. Она видела, его очень тревожило то, что они были вместе на публике. Она не винила его. Она тоже беспокоилась, но очень старалась этого не показывать.
― Что ты делаешь? ― требовательно спросил Брейди, как только они вышли за предел слышимости.
― Мне нужно было поговорить с тобой, ― сказала она, желая протянуть руку и дотронуться до него, но сдержала себя.
― Это плохая идея, ― легко ответил он.
По сравнению с той теплотой, которую он показывал на сцене и перед зрителями, сейчас он казался холодным. Она не знала, что это было.
― Мне просто…понравилась твоя речь. Я…
― Мы можем поговорить об этом позже? Где-нибудь не на публике? ― спросил он ледяным тоном.
― Хм…хорошо.
Ей ничего не хотелось, кроме как избавиться от всего, что сдерживало его. Он казался таким далеким. Во время его выступления она думала, что они были связаны, даже если там была не только она. Казалось, что это было для нее. Этого не могло быть, просто потому что они были на людях. Он не вел себя так с ней. Даже тогда, когда он одарил ее холодным взглядом в ратуше, он извинился за то, что вел себя как козел, чего до сих пор не сделал сейчас.
― В чем дело? ― она не могла не спросить.
― О чем ты?
― Брейди…что случилось? ― спросила она, ее голос был едва слышен.
― Почему ты думаешь, что что-то случилось? ― он посмотрел на часы, как будто ему было с ней скучно.
Где тот человек, который еще полтора недели назад сказал ей, что с ней ему никогда не может стать скучно?
― Я слишком хорошо тебя знаю.
― Ты выпустила статью, ― сказал он, будто это все объясняло.
― Дело в моей статье? ― спросила она запутавшись. ― Я думала, тебя не волновало, о чем я пишу?
― Вот именно. Мне наплевать, о чем ты пишешь. Мне всегда нравилось то, что ты пишешь все, о чем тебе хотелось написать, и то, что ты никогда не отступала. Но если тебе не понравились мои предложения по поводу газеты, то почему тогда согласилась со мной?