— Еще одна мелочь, сэр…
— Какая?
— Думаю, мы оба согласимся, сэр, что, на случай каких-либо расспросов, я не отлучался из дома с половины пятого до сего момента. Леди Хазард сможет… подтвердить это, если… э…
— Я понял, Халлидей.
— Спасибо, сэр.
— Да, просмотри утреннюю прессу, нет ли там чего-нибудь интересного.
— Конечно, сэр.
Не только в утренних — во всех газетах обнаружилось немало «интересного».
Прошло три дня: вечером, в половине шестого, Халлидей услышал звонок и распахнул входную дверь.
— Как вас представить? — спросил он у дородного господина, который пожелал увидеть Флегга.
— Инспектор Виджен, Скотленд-Ярд.
— Проходите, инспектор, — ответил Халлидей совершенно невозмутимо.
Через час инспектор ушел.
— Я питаю глубочайшую симпатию к полиции, — сказал Флегг, когда Халлидей вошел со всегдашними напитками на подносе.
— Правда, сэр? — Голос Халлидея звучал не очень уверенно.
— И кроме того, я не люблю лгать, Халлидей.
— Как и я, сэр, — в большинстве случаев.
— Только что я солгал в твоих интересах, Халлидей.
— В моих интересах, сэр?
— Ну… если хочешь, в наших интересах.
— Надеюсь, ваши слова прозвучали убедительно, сэр?
— Без сомнения. В Скотленд-Ярде я пользуюсь большим уважением, Халлидей.
— И с полным на то основанием, сэр, если позволите.
— Халлидей, хоть я перед тобой в долгу за твою помощь, все же мне кажется, что ты немного перегнул палку.
Халлидей опустил глаза:
— Услуга за услугу, сэр. Вы спасли меня от виселицы.
— Если ты имеешь в виду, что я когда-то успешно выступил в твою защиту по делу об убийстве…
— Да, сэр, так и было, и, кроме вас, никто не смог бы меня вытащить.
Флегг пожал плечами. Оставив практику, он на свой страх и риск взял на службу этого человека — или, как выражался Халлидей, «дал ему еще один шанс». Однако в его жизни это был не единственный безрассудный поступок; в том, что касалось карьеры или человеческих отношений, риск до сих пор себя оправдывал. Но всему есть предел.
— Если теперь ты решил, что можешь самочинно вершить суд, то я твоего мнения не разделяю, — продолжал Флегг.
— Разумеется, сэр. Это больше не повторится.
— Рад слышать. Конечно, такой человек, как мистер Карвер…
— Крайне неприятный субъект, сэр. Хорошо, что с ним покончено. Не стоит щадить шантажистов, сэр. Говорят, шантажист — все равно что убийца.
— Несомненно. И скажу тебе по секрету, Халлидей, мне кажется, что и полиция не очень-то опечалена его кончиной. Они знали, что он замешан в некоторых темных делах, но не могли ничего доказать.
— А мы, сэр, могли бы.
— Да, могли бы. И все-таки, Халлидей, я не люблю лгать.
— Рискну предположить, сэр, что при сложившихся обстоятельствах это ложь во спасение. Я уверен, что леди Хазард примет такую точку зрения.
— У леди Хазард доброе сердце.
— Тем лучше, сэр.
— Вот именно. Я сообщил инспектору, что ты не покидал этого дома с половины пятого до половины седьмого вечера, и сказал, что леди Хазард может подтвердить мои слова.
— Уж если на то пошло, сэр, я думаю, ради вас она бы подтвердила что угодно.
— Скорее всего. Даже если бы я не позаботился предупредить ее, что могут потребоваться ее показания. Но они не потребуются. Инспектор сразу поверил мне на слово.
— То есть я был здесь все это время, сэр?
— Все время с половины пятого пополудни до самого вечера, когда мы с тобой занимались марками — а это действительно так, — и до следующего утра. Я заверил инспектора, что ты никуда не отлучался.
— Спасибо, сэр.
— Не стоит благодарности. Но пусть это будет тебе предупреждением, Халлидей.
— Хорошо, сэр. Я только одного не могу понять.
— Почему полиция вообще явилась ко мне?
— Так точно, сэр.
Флегг усмехнулся.
— Ты-то думал, комар носа не подточит, а, Халлидей?
Халлидей опустил голову:
— Я был уверен, что все учел, сэр.
— Не все.
— Чего же я не учел, сэр?
— Силу привычки. Ты помнишь, как завязал мешок?
На мгновение Халлидей задумался.
— Не могу вспомнить ничего особенного, сэр.
— Вот именно. Ты сделал это машинально. А у Скотленд-Ярда, знаешь ли, хорошая память. Когда-то они думали, что ты у них на крючке. Ты сам только что вспоминал этот случай.
— Но благодаря вам, сэр, с этим давно покончено.
— Да, ты прав. Но в Скотленд-Ярде попадаются неглупые люди с отличной памятью. Когда тебя оправдали, они были просто ошарашены. Так что никто не забыл случая с моряком, которого так и не повесили…
— Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, сэр.
— Конечно, улик у них никаких, одни догадки. Инспектор сам это признал. Но через своих осведомителей они разузнали, что я мог быть одним из тех несчастных, кого этот негодяй пытался шантажировать. А когда они увидели, как был завязан узел на мешке… Естественно, тут же ожили старые воспоминания, и полиция решила, что неплохо бы и здесь все проверить.
Халлидей судорожно вздохнул.
— Теперь вспомнил, сэр, — сказал он, — китайский рукав!
— Так точно! Этот узел и подсказал полиции, что здесь не обошлось без моряка. Понимаешь?
— Видимо, виновата привычка, сэр.
— Привычка, говоришь. Халлидей, из-за этой привычки мы оба могли попасть в беду.
— Я очень сожалею, сэр, — смиренно проговорил Халлидей.
— Ничего. Но позаботься, чтобы это не повторилось.
— Да, сэр.
— А сейчас можешь сделать два коктейля — или лучше один коктейль и немножко рома.
— Спасибо, сэр.
— И отныне, Халлидей, иди только прямой дорогой.
— Как пожелаете, сэр.
— Абсолютно прямой.
— Есть, сэр.
— Халлидей!
— Прошу прощения, сэр. Сила привычки.
КОММЕНТАРИЙ [152]
«О БАШМАКАХ И СУРГУЧЕ, КАПУСТЕ, КОРОЛЯХ…»
А. БОРИСЕНКО
ОТ ВОЙНЫ ДО ВОЙНЫ — «ДЛИННЫЙ УИК-ЭНД»
Хочется начать как у Диккенса — «это было лучшее из времен, это было худшее из времен».
Когда английские дети изучают в школе межвоенный период, им рассказывают о безработице, о Всеобщей стачке 1926 г., о депрессии 1930-х и о голодных походах отчаявшихся шахтеров и судостроителей с северо-востока Англии. В то же время в массовой культуре образ «бурных двадцатых» — это танцы до утра, коротко стриженные девушки, открытые автомобили, дух бесшабашного, отчаянного веселья. Между прочим, в русских мемуарах того времени тоже витает эта «невыносимая легкость бытия» — мир рушится, о будущем думать бесполезно, можно жить налегке. Как писала Н. Трауберг, «фокстротами, курением, модой, сленгом наши и тамошние были очень похожи».
Конечно, в Британии мир не обрушился до основания, как в России, но перемены были существенными — Первая мировая война потрясла самые основы жизненного уклада.
А жизненный уклад казался незыблемым. Когда Алан Томас (автор рассказа «Сила привычки») в 1914 г. заканчивал престижную частную школу Малверн, к ним на школьный вечер пришли выпускники. Мальчики смотрели на них и знали, что видят себя в близком будущем: все было расчерчено раз и навсегда, они принадлежали к уважаемому классу людей, которым официанты и носильщики говорят «сэр», которые твердо стоят на ногах и верны неписаному кодексу поведения. Мальчики не могли знать, что этот стабильный мир рухнет уже завтра — потому что завтра будет война.
Когда англичане говорят «Великая война», они имеют в виду Первую мировую. Именно эта война оставила непреходящее чувство горечи и разочарования. Почти все мальчики из частных школ и университетов пошли на войну офицерами — и, как велел им их неписаный кодекс, бросались в атаку первыми. И первыми погибали. А за ними погибали те, кто называл их «сэр».