- Да нет. Страх я в нем тоже почувствовал. Вы сказали: «столько жертв»… вы считаете его виновным?
- Какую-то роль он сыграл… неясно какую. Он что-то видел там, на даче. Возможно, он видел убийцу и до сих пор боится его.
- Вы полагаете, сам Петя не способен на убийство?
- За те три сентябрьских вечера, что мы с ним общались, я примерял его и на эту роль. По-моему, он не тянет — тут кто-то похитрее и посмелее. Но полностью исключать из подозреваемых Вертера нельзя. Бывает, именно трус в безвыходном положении способен на все. Из инстинкта самосохранения. Мы не знаем их отношений с Марусей — вот в чем дело. Что произошло в лесу, когда они венки плели? Пытался он её изнасиловать, или милые детишки поспорили о театре?
- Вы ведь видели её на сцене?
- Не только видел, но и помогал чем мог. Талант — редкость. Все пошло прахом из- за этого мальчишки!
- Вы уверены, что она не догадывалась о ваших отношениях со старшей сестрой?
- Никто не догадывался. Наши, как вы говорите, отношения начались за год до этих ужасных событий, летом. Надеюсь, подробности вас не интересуют? (Подробности меня интересовали, очень, но я промолчал). Короче, за год мы с ней встретились всего четыре раза, я с ума сходил. И в ту проклятую среду она была неуловима, металась по городу, приезжала, уезжала… Не понимаю!
- Вы не связываете её тревогу с исчезновением Маруси?
- Что за ерунда! Если женщина изменила мужу, значит, она и на убийство сестры способна? Она и так достаточно дорого заплатила за эти самые наши отношения. Что ж теперь, всю жизнь мучиться?
Очень любопытная парочка — бывшие тайные любовники, и с какой страстью друг друга защищают!
- Однако вы мучаетесь. И сдаётся мне, Анюта тоже, — холодно отозвался я. — Соблазнить дочь самого близкого друга, по меньшей мере, неосмотрительно, Дмитрий Алексеевич.
- Золотые слова, Иван Арсеньевич, больше не буду.
- Что Анюта увидела, когда вернулась ночью на дачу?
- Дом был пуст. На кухне горел свет, на это обратил внимание сосед Звягинцев, окно в светёлке распахнуто настежь.
- При таких зловещих обстоятельствах она могла бы ещё ночью обратиться в милицию.
- Не забывайте, что никто из нас, кроме Павла, не догадался осмотреть Марусину обувь. Анюта могла подумать, что девочка отправилась к кому-то на свидание.
- Пусть так. И все же: утром на речке Маруся говорит сестре, что чего-то боится и просит не оставлять её одну. Но та уезжает в Москву. Там где-то гуляет больше пяти часов, порывается уехать в Отраду, но едет к вам, потом вдруг срывается на дачу. Потом врёт в милиции, вводит в заблуждение следствие и так далее. Как вы объясните её поведение?
- А как она объясняет? Ведь она рассказала вам обо всем?
- Она преподнесла мне то же вранье, что и следователю.
- Позвольте, — Дмитрий Алексеевич был поражён, — откуда же вы узнали о нас с ней?
- Догадался.
- Исключено! — он пристально глядел на меня. — Вы не могли догадаться, что я называл её Люлю.
- Ну, это-то мне подсказали.
- Кто?
- Дмитрий Алексеевич, кто тут сыщик: я или вы?
- Вы, вы… я восхищён. Об этом прозвище знали только трое: мы с Анютой и ещё один человек.
- А именно?
- Маруся.
- Выходит, что-то о ваших отношениях она знала?
- Да нет. В детстве у девочек была какая- то секретная игра, и маленькая Маруся так прозвала сестру. Анюта как-то вспомнила об этом, а мне понравилось. Я стал называть её Люлю, но очень редко и только наедине. Поэтому ваша осведомлённость меня поражает.
- Но, надеюсь, не пугает?
Будто огонь прошёл по его лицу, скрытая страстность прорвалась наружу.
- Эх, Иван Арсеньевич, чтобы раскрыть эту тайну, я бы ничего не пожалел.
Так не говорят о прошлом. Я ему поверил: чтоб вернуть свою Люлю, художник ничего бы не пожалел. Несуществующая «вечная любовь» — а ведь не даёт покоя.
- Как я вчера сказал по телефону, в деле открылись новые обстоятельства. Советую вам быть предельно искренним, иначе, Пётр, эти обстоятельства могут обернуться против вас.
- Я и не врал, — бодро отвертелся Вертер, но я-то видел, как он встревожен.
Мы с ним сидели в той же беседке. Жгучий полдень, голубой покой больничного сада, солнечные блики на воде и стрекозы, тишь да глушь, наши голоса, боль, страх, жестокость — шло следствие, я шёл по следу.