- Я ничего не забыл.
- Давайте вспоминать вместе. Николай Ильич, вы прибыли на первый же сеанс?
- Ну да. Сидел в этом кресле, в котором сейчас сижу, а женщины располагались вон в том углу, где мольберт. Митя между нами. То есть я видел сразу и картину и натуру. Вот появились первые мазки, пятна, какие-то неясные ещё контуры, потом проступили лица…
- Вы присутствовали и на втором сеансе?
- Да. Увлекательное занятие: из хаоса создаётся мир.
- И было в этом мире что-то такое, что могло встревожить убийцу, как по-вашему?
- По-моему… — начал Ника, его голос внезапно осип. — Я не знаю.
- Вы ведь придумали название? «Любовь вечерняя». Какую любовь вы имели в виду?
- М-материнскую… — он отвёл глаза и вдруг поднялся, подхватил свою чёрную сумку с пола. — В общем, закат, вечер, мать… понятно. А мне уже пора. Ждут на телевидении…
- Николай Ильич, — сказал я вдогонку, — так для кого же все-таки портрет представлял опасность?
- Митька прав, я ничего не помню.
- «Паучка» своего забыли!
- В другой раз, не к спеху! — ответил Ника с порога и исчез. Мы с художником в жгучем недоумении уставились друг на друга.
- А за что Отелло задушил Дездемону? — спросил Игорёк. Вопрос повис в больничной тишине, за окном жаркий день незаметно переходил в душный вечер, и звонко копошились воробьи в кустах сирени.
- Недоразумение вышло, — отрывисто отозвался Василий Васильевич. — Один гад её оговорил. Средневековье — нравы жестокие. Да оно и теперь как-то не легчает. Сидит в человеке зверь.
- А с виду не подумаешь, да, дядя Вась? Шикарный мужик. Но когда он насчёт болезни заюлил, я сразу про него догадался.
- Как же, догадался ты. Но похоже, правда, что он.
- Отелло, гад. Или Борис. Кто-то из них. Анюта отпала, признаю…
«Отпала»! Знали бы они. Вчера она с усмешкой отвечала на мои мимоходом заданные, незначительные вопросы. Да, в больницу она всегда ездит на автобусе, садится у магазина, где покупает продукты. «Нет, через рощу я не хожу, папа любит свежее молоко». Во вторник она приезжала к отцу утром, так что на закате возле беседки делать ей было абсолютно нечего. И все же она была там. Наваждение! Все безнадёжно запуталось и перепуталось в бедной моей голове. Анюта в кустах, Борис с браслетом, Вертер с букетом, Ника и «Любовь вечерняя». Беспорядочные, безобразные пятна и мазки проступали во тьме — цельной картины не складывалось. Но в этом хаосе, путанице и абсурде я смутно ощущал целенаправленное движение чужой воли, отчаянной и непреклонной. Казалось, вот-вот появится кто-то — и хаос превратится…
Дверь тихо отворилась, и в палату вошёл Петя (ах да, он же сегодня сдал последний экзамен). Поздоровался, сел на табурет против моей койки и сказал озабоченно:
- Иван Арсеньевич, надо посоветоваться.
- С исторической грамматикой справился?
- На четыре. Иван Арсеньевич, я хочу спросить…
- И я хочу. Петя, как ты все-таки относился к Марусе? Может, раскроешь тайну?
- А что?
- А то. По твоим словам, первого апреля, когда она подошла к тебе с просьбой насчёт занятий, ты чуть не впервые с ней разговаривал, так?
- Может, когда и разговаривал, все-таки в одном классе учились. Но это был первый… как сказать?.. личный разговор.
- Первый? А до этого никаких личных отношений у вас не было?
- Никаких.
- Слушай, может, ты, выражаясь по- школьному, бегал за ней? Тайно вздыхал?
- Да ничего подобного!
- Странно. Проклятая история — никому из вас нельзя верить. Ну ладно, это потом, я тебе устрою очную ставку. О чем ты хотел со мной посоветоваться? (Петя выразительно огляделся.) Выкладывай, тут все свои.
- О лилиях.
- Ты уже успел что-нибудь узнать?
- Ничего интересного. То есть для нас, по-моему, ничего. Я после того разговора — в университете, помните? — в Историчку смотался. До закрытия проторчал — ничего такого не нашёл.
- А что все-таки нашёл?
- Сначала в «Брокгаузе и Ефроне» поискал, там только про цветы: луковичные, черт-те сколько видов… Ну, вы же сказали на цветы акцент не делать. Пошарил в «Гранате» — там тоже про цветы и ещё про деньги. Оказывается, при Людовике XIV была такая монета — «лилия». Это, видимо, намёк на эмблему дома Франции, деталь геральдики, знаете: белые лилии по голубому полю. Стал я копать про этот герб — безнадёжно. Известно только, что появился в XII веке, наверное, при Филиппе II Августе: проводил централизацию, Нормандию отвоевал. Вообще флёр де лис…
- Что?! — закричал я и вскочил с койки. — Как ты сказал?
- Флёр де лис, — Петя тоже поднялся, глядя на меня с недоумением. — Переводится «цветок лилия» — этот самый символ французской короны. Карл V в честь Троицы утвердил три лилии…