Так и не выспавшись толком после бурной ночи, он действовал сегодня медленнее, в отличие от нетерпеливого Ривза, который не догадываясь, что могло послужить причиной такой рассеянности молодого работорговца и его бросающейся в глаза медлительности, в мыслях уже давно раздевал Микасу, предвкушая момент растления юной полуазиатки. О том, что она уже давно была лишена невинности, причем далеко не с любимым женихом, мужчина был не в курсе. Леви и тут его успел обмануть. Однако передавая девушку в руки клиенту, насчет её способностей в плане любовных утех он не особо беспокоился, — для этой цели он достаточно часто врывался в её спальню, вынуждая девушку вести регулярную интимную жизнь, лишь бы «отточить» её навыки, прежде чем она перейдет в руки своему новому хозяину.
И спеша как можно скорее опробовать в постели её манящее тело, Ривз торопил Аккермана как можно скорее покончить со всеми формальностями. Похоть заслонила от бывалого торгаша все остальные желания, притупив его привычную наблюдательность и умение читать людей по едва уловимым жестам, поэтому продолжая скользить жадным взглядом по её губам и груди, отпуская в адрес Микасы шуточки похабного характера, мужчина едва сдерживался, чтобы не овладеть ею прямо здесь, в присутствии отстраненного Аккермана, державшегося с таким видом, будто женщины не интересовали его вообще.
Пересчитав деньги, полученные за продажу ценного «товара» и убедившись, что торговец его не обманул, рассчитавшись за девушку, как было оговорено ранее, Леви оказался несколько озадачен собственными эмоциями, так не почувствовав долгожданной радости за совершенную крупную сделку в своей жизни. Лишь только в его сердце что-то неприятно кольнуло, когда Ривз, плотоядно ухмыльнувшись полуазитке, посадил её к себе на колени после завершения всех формальностей и оставив Микасу наедине с этим мужчиной, Леви, судорожно сглотнув, направился к двери, перехватив на себе осуждающий взгляд девушки.
Дороги назад больше не было. Откажись он от её продажи вчера или даже сегодня утром, все могло бы пойти по-другому, однако согласившись совершить эту сделку, заранее прикидывая в уме сумму выручки, Леви, покидая помещение после всего происшедшего, был уже не рад, что пошел на поводу у своей жажды наживы. И этот обреченный взгляд полуазитки, которым она его одарила, когда он двинулся к двери, чтобы поскорее отсюда и уйти, и снять с себя ответственность за свои действия — будет последним, что навсегда останется в его памяти, прежде чем Микаса окажется за пределами его дома, став игрушкой в руках своего нового владельца, — развратного мужчины вполне вменяемой профессии, в чьем возрасте о плотских отношениях только думать и оставалось.
Иногда бывало такое, что клиенты трахали своих жертв прямо здесь, в стенах его гостиной и прекрасно осознавая, что двигало этими людьми в подобные моменты, Леви старался как можно скорее покинуть помещение, чтобы оставшись наедине с собой, для пущего убеждения ещё и закрыть уши, дабы не слышать всех этих криков и плача, действовавших разрушительно на его почти нечувствительную к внешним раздражителям нервную систему. Именно по этой причине, отлично осознавая, что грозило Микасе, когда он, поблагодарив клиента за совершение покупки, отправился прочь, оставляя её наедине с похотливым перестарком, Леви, не до конца осознавая, что хочет совершить, внезапно остановился на полпути, и представив себе на миг картины с не очень вдохновляющим содержанием, направился обратно в гостиную, надеясь добраться туда, прежде чем Ривз успеет применить по отношению к девушке силу. Сама мысль, что какой-то посторонний мужчина сейчас прикоснется к тому, что когда-то принадлежало ему, не говоря о действиях откровенного характера, была ему неприятна, и не зная, как справиться с приступом острой ревности, возникшей в его душе, он ускорил шаг, решившись, если не убить этого клиента, то, по крайней мере, чем-то его оглушить. А что будет потом с ним самим после таких действий, и тем более с обреченной на безысходность Микасой, уже и так немало пережившей по его вине за свой короткий жизненный срок, Леви уже мало заботило. Однако чем ближе он подходил к заветному помещению, где она находилась с этим Ривзом, тем сильнее его мучили предчувствия беды, хотя бы уже из-за того, что никаких, привычных его слуху, криков о помощи слышно не было, и эта непривычная тишина интриговала его даже больше, чем если бы из комнаты доносились звуки борьбы и противостояния. Каким же было удивление Аккермана, когда настежь распахнув дверь в комнату, приготовившись лицезреть циничную во всех подробностях картину, он увидел там то, что кардинально расходилось с его предыдущими представлениями о происходящем.