Но каким бы приятным ни был здешний воздух, на мой статус новенькой это никак повлиять не могло. Новенькая… Опять. Глубоко вздохнув, я выбралась из машины, чтобы через считаные минуты оказаться в лабиринте устоявшихся за годы дружб и привязанностей, в котором для меня не было места. Крепко сжимая ремни школьного рюкзачка, я замешкалась на ступеньках школы. Я уже чувствовала на себе любопытно-враждебные взгляды, которые говорили мне: чужая. Как сказал бы папа, притворяйся, пока не получится. Ну что ж, пятый класс, держись! Я иду!
В тени под раскидистым кедром собралась компания девчонок с конскими хвостами, одетых в разного оттенка розовое. Они стояли полукругом вокруг еще одной девочки, которая, скрестив ноги, сидела на земле. Даже издалека я видела, что ее глаза блестят от слез. Что́ говорят ей остальные, я не слышала, но это было необязательно. Их лица выражали только жестокость и злобу. Стая, окружившая жертву, – вот кем были эти девчонки, стоявшие плечом к плечу: все против одной. Вечная история, которая повторяется из года в год во всех классах начальной или средней школы. Тот, кто не может или не хочет быть как все, становится изгоем.
Я, разумеется, не знала эту девочку, но мне никогда не нравилось, когда кого-нибудь травят и унижают. Да, в этом классе я была новичком, низшей формой жизни, практически никем, но это означало, что терять мне нечего.
– …Ты никто, запомни раз и навсегда. Ничтожество! Амеба! – улыбаясь змеиной улыбкой, говорила главная девчонка, когда я подошла.
– Оставь ее в покое, – твердо сказала я и пошире расставила ноги, готовясь защищаться.
– А ты вообще кто такая? – предводительница окинула меня насмешливо-презрительным взглядом. – Гляди-ка, придурошная, какая защитница у тебя нашлась!
– Я не придурочная! – выкрикнула девчонка, сидевшая на земле.
– Может быть, ты тупая? – вежливо осведомилась я. – Я сказала – оставь ее в покое.
На этот раз предводительница не улыбнулась. В ее ватаге кто-то засмеялся.
– Я вижу, вы друг друга стоите, – заявила она и, презрительно тряхнув волосами, отошла. Подпевалы потянулись следом, и мы остались вдвоем.
Я опустилась перед незнакомой девочкой на корточки.
– С тобой все в порядке? – спросила я. Голова ее была опущена, рыжие курчавые волосы почти полностью скрывали лицо, но я видела, что она глядит на свои руки, в которых было что-то зажато: между стиснутыми пальцами торчал уголок желтой бумаги.
– Что это у тебя?
Она разжала пальцы, и я увидела крошечную птичку, искусно сложенную из бумаги. Это было как волшебство – я еще никогда не видела ничего подобного.
– Какая красивая! Ты сама сделала?
Она улыбнулась, и веснушки у нее на щеках пришли в движение.
– Это называется оригами. Японское искусство. Меня зовут Венди.
– А я – Верити, но все зовут меня просто Ви.
Поклявшись отомстить за ее смерть, я сама стала чем-то вроде оригами. Словно, складывая из бумаги журавлика, я придавала себе ту форму, которая должна была понравиться Стивену. Я спрямляла углы и изгибала прямые, я становилась податливой, как воск, старательно пряча шарниры и петли. И сейчас воспоминания об этом стучали у меня в ушах словно сердечный ритм.
Нет, это не воспоминания! Это он! Он нашел меня! Нашел и ломает дверь.
Я вскочила. Вот теперь мое сердце действительно застучало так громко, что его, наверное, можно было услышать и в коридоре. Я окидываю взглядом чердак, ища, где спрятаться, но в углу под скатом крыши стоят лишь несколько фанерных ящиков и коробок с вещами, которые я привезла сюда просто на всякий случай. Коробки слишком малы, и мне в них не влезть, к тому же он наверняка заглянет в каждую. Что еще? Ничего? А это что?..
Мой взгляд падает на прямоугольник тусклого света на полу. Световой люк! Я придвигаю к нему ближайший ящик – ох и тяжелый! – и торопливо надеваю ботинки.
Дверь чердака трещала, но еще держалась. Ломая ногти, я справилась с защелкой люка и надавила обеими руками. Ничего. Окно не поддавалось. От двери донесся еще один удар, громче, сильнее, и я чувствую, как мною начинает овладевать паника. Я изо всех сил трясу оконную ручку, но ничего не выходит, а Стивен продолжает ломать дверь. В его ударах чувствуется вся ярость, которую он накопил за много часов, которые ему пришлось провести в кресле. Да, если он ворвется, худо мне будет! Я хорошо помню, как он дышал мне в лицо, когда поймал меня на лестнице, как яростно мял мою грудь, пока я не заехала ему коленом. Похоже, у него на меня большие планы.