– Кажется, все в порядке. – Рентгенолог улыбается так широко, словно я только что выиграла в лотерею. – Никаких трещин в позвонках, подъязычная кость цела.
Я молчу, но на самом деле я не испытываю и десятой доли ее уверенности. Есть переломы и трещины, которые не обнаружишь даже с помощью самого современного медицинского оборудования.
Я снова в кресле, и меня везут дальше – к другим врачам, осмотрам, анализам. Я сижу очень прямо и чувствую, как ползает по спине холодный липкий страх. Я не смею обернуться, потому что боюсь, что сзади толкает кресло вовсе не сестра Шелли, а он. В одном из коридоров я с удивлением замечаю шерифа Уилкокса, который держит в руках чашку с кофе, над которой поднимается пар. Оказывается, он никуда не уехал! Я-то думала, что он давно вернулся в участок или пошел домой.
– Куда вы ее теперь? – спрашивает он у Шелли.
– На МРТ. – Сестра ненадолго останавливается напротив пластмассового стула, на котором устроился шериф. Стул выглядит крайне неудобным, но все равно я готова с ним поменяться.
– Моя голова в порядке, – говорю я хрипло. Голова у меня действительно не болит, а вот горло саднит, словно его изнутри ножами режут.
Стоп! Не надо о ножах.
– Ты ударилась головой о пол, детка. Нужно убедиться, что у тебя нет ни сотрясения, ни ТСМ. – Когда Шелли произносила два последних слова, ее южный говор почти не чувствовался.
– ТСМ? – повторяю я. – Это что еще за зверь?
– Травматическое сдавливание головного мозга. – Она улыбается. – Но ты не беспокойся, это обычная проверка. Тебе не о чем беспокоиться.
– Сколько времени это займет? Я имею в виду все проверки, – уточняет шериф и делает глоток из своей пенополистироловой чашки. Я и не знала, что их до сих пор производят – в городе кофе продают только в картонных стаканчиках. Считается, что они меньше загрязняют окружающую среду.
– Ты в своем уме, Джо? – решительно отвечает Шелли. – Только взгляни на нее – она вымоталась, устала и плохо себя чувствует. Ей необходим отдых. Вот когда она выспится как следует, тогда и будешь задавать ей свои вопросы!
Он открывает рот, чтобы что-то ответить, но Шелли еще не закончила.
– Я тебе позвоню, как только она проснется, – говорит она. – Тогда и возьмешь у нее показания.
Аппарат МРТ похож на узкий пластиковый гроб, к тому же я должна лежать в нем совершенно неподвижно, словно я действительно умерла. Просторная пустая комната и мерное гудение аппарата заставляют мои мысли блуждать, и я думаю о других тесных и темных местах, о других людях, которые умерли или умрут… Новая мысль поражает меня как молния: что, если он тоже здесь, лежит в узком и тесном холодильнике где-нибудь в подвале? Хотелось бы мне знать, сколько бетонных перекрытий нас разделяет, и могла ли я оказаться на его месте в подвальном морге.
– Не шевелитесь, пожалуйста, – говорит мне врач. В его голосе нет упрека – это просто напоминание, хотя мне и чудятся в нем суровые нотки.
Ну как, как им объяснить, что неподвижность напоминает мне о том, насколько близка я была к тому, чтобы стать действительно неподвижной, окоченелой, холодной? И что бурное дыхание, пылающие легкие и саднящее горло необходимы мне как напоминание о том, что мое существование не закончилось.
Наконец мой пластиковый гроб открывается. Меня пересаживают обратно в кресло, и я смиренно жду, пока очередной специалист расшифрует томограмму.
– Все в порядке, – говорит он то, что я и без него знаю, и улыбается словно тренер, чья воспитанница показала хорошее время на финише медицинского марафона. – Сотрясения нет, но на всякий случай ее следует понаблюдать хотя бы до завтрашнего утра, – добавляет он, обращаясь к Шелли, и та кивает.
На этот раз я не задаю вопросов. Я молча соглашаюсь с их решением, хотя и не представляю, как именно они собираются меня наблюдать и какие процедуры это подразумевает. Я на все согласна заранее.
Тем временем власть снова переходит к Шелли. Она с решительным видом берется за рукоятки моего кресла и катит к дверям. Неужели все? Нет, меня ждет еще одно исследование. В очередном кабинете меня обмазывают холодным гелем, приклеивают к коже электроды и подключают к какой-то медицинской машине. В отдельной кабинке за стеклом двое врачей разглядывают зубчатые линии на лентах и экранах и интерпретируют все, что происходит внутри меня, в соответствии со своей медицинской специализацией, превращая меня в написанные кошмарным врачебным почерком строчки в истории болезни.