– Элли…
Но его голос производит совершенно не тот эффект, какого он ожидал. Он действует на нее точно сигнал опасности, и свет, только что горевший в ее глазах, гаснет, а вместе с ним исчезает и надежда на восстановление контакта и понимания. Стивен видит, как она вновь прячется от него, уходит внутрь себя, и ее лицо становится холодным и непроницаемым, точно гладкая бетонная стена.
Стивен пошевелился в кресле – насколько позволяла ему клейкая лента на руках и ногах, но промокшая от пота ткань рубашки по-прежнему противно липнет к спине. Дрова в камине почти прогорели, и тени по углам гостиной растут и ширятся, сливаясь друг с другом, стремясь захватить все пространство комнаты.
Прежде чем Стивен успел сказать что-то такое, что могло бы хоть отчасти воскресить ту Элли, которую он знал, она снова начала читать:
– «Я походил и сел на диван. Все помню до последней минуты. Мне решительно доставляло удовольствие не заговаривать с Матрешей, а томить ее, не знаю почему…» – Она выдержала крохотную паузу. – Ты тоже играл в эти странные игры с девушками, которых соблазнял?
– Нет! И вообще, Элли… Сама послушай – что ты несешь?! В конце концов, мы же не в каком-нибудь романе!
– Ты… уверен?.. – Едва заметное изменение интонации, ее медлительная, неторопливая манера говорить действовали ему на нервы. Можно было подумать, Элли скрывает тайну, которую ему никак не удается разгадать. «Нет, – подумал Стивен, – пора это прекращать. Нельзя играть с ней в загадки и отгадки до бесконечности». В конце концов, он – уважаемый человек, профессор университета, известный ученый и автор множества статей, а она?.. Кто она такая? Да просто неуравновешенная молодая женщина, которая разозлилась из-за того, что в центре его внимания на какое-то время оказалась другая.
Элли перевернула пару страниц. Она так быстро отыскала очередную цитату, что Стивен подумал, что все нужные места в книге отмечены ею заранее.
– «Часов уже в одиннадцать прибежала дворникова девочка от хозяйки, с Гороховой, с известием ко мне, что Матреша повесилась».
И пока она читала или, вернее, цитировала строки Достоевского, перед мысленным взором Стивена наконец-то появилось лицо, которое он тщился вспомнить каждый раз, когда ему мерещился легкий ванильно-жасминовый аромат. С каждым произнесенным ею словом черты этого лица проявлялись все отчетливее – губы, нос, глаза, скулы… Казалось, на его глазах оживает фарфоровая кукла. Теперь он вспомнил…
Это лицо привиделось ему за миг до того, как он потерял сознание после того, как Элли его опоила. Эхо знакомого голоса слышалось ему, когда он очнулся в кресле на колесах. Сейчас он точно наяву видел, как она стоит на вершине утеса над океаном, и ветер безжалостно треплет и рвет ее рыжие кудрявые волосы. Да, он не ошибся. Именно это старое воспоминание, сохранившееся глубоко в памяти, он раз за разом пытался извлечь на поверхность, но знакомый образ как будто рассыпался, превращаясь в песок при малейшем прикосновении. Не живой человек – мираж, призрак, который чуть слышно звал его по имени. Но сейчас он вспомнил… Вспомнил и удивился. Ведь это случилось очень давно, почти десять лет назад, на другом конце страны. Нет, она не могла вернуться! Не могла быть с ними в этом страшном доме!..
Стивен выпрямился в кресле и впился взглядом в напряженное лицо Элли, пытаясь отыскать в нем намек, подсказку, ключ к загадке, но ее черты оставались непроницаемыми.
36
Элли с такой силой захлопнула книгу, что Стивен вздрогнул.
– Ее использовали как вещь, ее бросили, как что-то ненужное, на нее не обращали внимания… и она покончила с собой. Ей оставалось только одно – сделать шаг в пропасть. – На последних словах ее голос задрожал, и она быстро отвернулась. Стивену показалось, что Элли плакала, но он не был уверен до тех пор, пока она не вытерла глаза тыльной стороной ладони.
– Эй, что с тобой? – спросил он как можно мягче. – Тебе плохо?
– Нет, мне хорошо, – отозвалась Элли, но ее голос предательски дрогнул.
Когда она снова повернулась к нему, Стивен увидел, что ее ресницы все еще мокры, и, несмотря на то что его ноги по-прежнему кололи мириады иголочек, ягодицы онемели, а спина свербела от пота, ему стало ее жаль. Выражение решимости тоже почти исчезло с лица Элли, и оно снова стало беззащитным и мягким. «Еще немного, – подумал Стивен, – и она с радостью разрежет скотч, которым привязаны мои руки и ноги, если я попрошу. И я попрошу, но пока этот момент еще не наступил».
Тяжело дыша Элли крепко прижимала к груди закрытую книгу, словно черпая в ней утешение.