Над проемом, захлестнутая за перила верхней площадки, слегка покачивалась петля из толстой светлой веревки. Такую веревку, как было известно Стивену, используют альпинисты, когда им нужно подняться по опасному горному склону. Она очень прочна и может выдержать большой вес.
Куда больший, чем весит он сам.
37
20 апреля
Я вышла из душевой кабинки. Все мое тело буквально содрогается от боли, которая поселилась во мне с той самой минуты, когда я покинула твой дом. С тех пор я не могу даже дышать. Не могу, и все! Как будто какая-то важная часть меня так и осталась с тобой. Руки у меня тоже трясутся, поэтому, когда я взяла ножницы, они соскользнули и воткнулись мне в ладонь. Эта новая боль на время заслонила все остальное. Она подействовала даже лучше, чем ледяной душ, который я приняла. По крайней мере, хаос у меня в голове улегся.
Я села на краешек унитаза. Полы халата разошлись, и я увидела свои ноги – белая кожа и синие, похожие на реки, вены. Раскрыв ножницы пошире, я прижала острый кончик к ноге и нажимала, пока ножницы не вмялись в кожу достаточно глубоко. Тогда я повела острием по внутренней поверхности бедра, рисуя на коже знак бесконечности – красный, горячий, пульсирующий. Я открылась навстречу боли, и она затопила меня. Все остальное перестало существовать, осталась только эта раскаленная восьмерка на моем бедре.
38
Лицо Стивена перекашивается, и на нем появляется выражение, какого я никогда у него не видела. Это страх, но какой-то животный, нутряной. Странно, что и веревку с петлей, и то, что она символизирует, он воспринял всерьез, хотя я еще ничего не успела объяснить. Но что бы Стивен сейчас ни думал, на самом деле он еще даже не начал постигать правду. Я понимаю это по тому, что, несмотря на очевидный страх, его самонадеянность никуда не пропала. Как и всегда, Стивен считает, что ему все ясно и понятно. Ничего ему не понятно! И понимать он не хочет, несмотря на все мои намеки.
– Что это за чертовщина?
– Это твой шанс на искупление. – Я делаю шаг и встаю между креслом и петлей, но на меня он не смотрит. Его взгляд по-прежнему не отрывается от веревки. Глаза Стивена еще не привыкли к яркому свету, он растерянно моргает, щурится и вообще выглядит дурак дураком, хотя еще недавно не сомневался, что ему удалось меня измотать и я вот-вот его выпущу. Увы, чрезмерная самоуверенность снова его подвела.
– Мой – что?..
– Шанс на искупление грехов, – отвечаю я, отчетливо выговаривая каждое слово, и приятно улыбаюсь.
Его губы кривятся, словно он вынужден открыть мне какую-то истину, которой ему не хочется делиться. Пока он размышляет, я лезу под свитер и достаю пачку сигарет, которая заткнута спереди за резинку легинсов. Сжав одну сигарету губами, я закуриваю, машинально прикрывая огонек зажигалки ладонью. Длинная затяжка – и мой рот наполняется ароматным дымом, который я с удовольствием вдыхаю. Дым стекает в легкие, успокаивает сердцебиение, расслабляет сведенные мышцы шеи. Запрокинув голову немного назад, я выпускаю дым в потолок. Вот так, хорошо… Теперь мне будет легче его выносить.
– Ты куришь? С каких это пор? – спрашивает Стивен и брезгливо морщится.
Не отвечая, я иду на кухню, беру кружку и наполняю водой из крана. Шипение струи доносится до Стивена, и я слышу его бестелесный голос:
– Эй, дай мне тоже попить!
Ни тебе «пожалуйста», ничего… Похоже, еще один слой тщательно выпестованной порядочности облетел с него как шелуха.
Зажав сигарету краешком губ, я наполняю водой еще одну кружку. Не стоит отказывать жаждущему в глотке воды – это не даст мне никакого преимущества, к тому же впереди у нас еще долгий путь. Держа кружку в руке, я возвращаюсь в прихожую. Его губы приоткрываются, и он пьет, громко булькая. Этот звук эхом отражается от высокого потолка прихожей, которая по площади вполне сравнима со средней нью-йоркской квартирой-студией. Все в этом доме слишком большое, просто огромное – в том числе и лестница, сделанная из резного махагони, стекла и стали.
Я снова затягиваюсь, да так, что мои щеки едва не соприкасаются друг с другом, и набираю полные легкие дыма. Придерживать информацию, которой владеешь, чертовски приятно, и я вовсю наслаждаюсь этим ощущением. Это – как возбуждающая прелюдия к любовной близости, и я не тороплюсь, тем более что его разочарование еще больше усиливает ощущения.
Его взгляд останавливается на моем запястье, показавшемся из широкого рукава свитера, а может, на пальцах, в которых я держу «Кэмел».
– Ну и что тебе не нравится больше – моя сигарета или моя татуировка? Или твой заклинивший этический компас показывает, что и то и другое – отвратительно?