Стивен что-то бормочет, прерывая ход моих мыслей.
– Прости, что ты сказал?
– Я сказал – хватит, это уже не смешно. И глупо. – Он делает паузу. – А кроме того, мне нужно в туалет, – неожиданно добавляет Стивен, и на его лице появляется широкая самодовольная улыбка.
39
Не сказав ни слова, Элли вышла из прихожей, и его улыбка, помешкав секунду, растаяла без следа. Стивен остался один с полным мочевым пузырем и по-прежнему привязанными руками и ногами. Она бросила его, хотя буквально все, что было известно ему о ее характере, этому противоречило. Та Элли, которую знал Стивен, проявила бы сочувствие и отвязала его от проклятого кресла. А эта демонстрация с веревкой и петлей… Если она не является ни отчаянной выходкой ревнивой девчонки, ни орудием шантажа, тогда чего она от него хочет? Чего добивается? Чем больше слов она произносит, тем бессмысленнее выглядит все ее поведение. Да и сама Элли как будто тоже окончательно утратила способность рассуждать здраво.
Стивен, впрочем, уже начал сомневаться, действительно ли он знал ее так хорошо, как ему казалось. Если не считать любви к литературе, которую она изучала, Элли оставалась для него загадкой, которая до настоящего момента его ничуть не беспокоила. То, что она никогда не пыталась познакомить его со своими друзьями или – упаси бог! – с родителями, представлялось ему скорее достоинством, чем странностью. В ее квартире-студии, куда Стивен несколько раз заходил, не было ни одной фотографии, которая привлекла бы его внимание. Да, тогда он ими не интересовался, благо бо́льшую часть времени они проводили у него, где было намного просторнее, но теперь…
Мороз пробежал у него по коже, когда он понял, что в квартире Элли никаких фотографий не было вообще. У каждого американца есть памятные снимки или сувениры, которые висят на стенах, стоят на столе, лежат на каминной полке и так далее. Даже у него в квартире была фотография с выпускного вечера, где он – в академической мантии и шапочке – стоял между матерью и отцом. Был у него и снимок со свадьбы Джеффри, у которого он был свидетелем, было фото (в позолоченной рамке), на котором ему вручали памятную премию Сэмюэля Сьюэлла за лучшую статью по литературоведению, но в квартире Элли – и Стивен осознал это чуть не с ужасом – не было ровно ничего, что могло бы иметь отношение к ее прошлому. Никаких фотографий родственников или друзей, никаких свидетельств, по которым можно было догадаться, какую жизнь она вела до него. То же самое касалось и их бесед. Сколько он ни рылся в памяти, ему никак не удавалось припомнить, чтобы Элли рассказывала ему о своем детстве, о школьных годах, о колледже… Так, мелочи, которые были скорее анекдотами, чем реальными событиями. Вместо того чтобы рассказывать о себе, Элли предпочитала свернуться калачиком на диване и, подперев голову руками, слушать его рассказы о себе.
Каждое такое воспоминание как будто перерезало одну нить из тех, которыми были сшиты их отношения. Каждое его прежнее умозаключение основывалось на том, что́ он о ней знает, но теперь Стивен понял, что не знает ничего. Не знает и не представляет, с какой женщиной он остался один на один – в пустом доме вдали от людей, вдали от цивилизации. Когда Элли впервые появилась на пороге кафе Нормана, возникнув из потоков дождя точно Афродита из пены, он воспринял ее как полностью сформированную личность, и ему было все равно, откуда она взялась и кем была до их встречи. Но сейчас Стивен не исключал, что она, возможно, свалилась в его жизнь прямо из психиатрической лечебницы.