Сырость, серость и скука усугублялись отсутствием Венди. Лондон стал для меня постоянным напоминанием о том, что она осталась на далеком берегу другого океана.
По серому тротуару впереди меня шли две девушки. Разговаривая, они наклонились друг к другу; так доверительный разговор сближает тела – плечи соприкасаются, вырывающиеся изо рта облачка пара смешиваются, делая секреты и тайны поистине общими. При виде этой парочки я невольно ускорила шаг, торопясь вернуться домой, чтобы написать Венди пространное электронное письмо, в котором, помимо всего прочего, я хотела условиться о сеансе связи через Ватсап в выходные. Быть может, мы сумеем вместе посмотреть какой-нибудь фильм (каждая на своем берегу океана), обмениваясь комментариями через чат. Не исключено, что мне удастся наконец выяснить, что́ же она от меня скрывает. В том, что Венди что-то скрывает или, точнее, недоговаривает, я не сомневалась – я это просто чувствовала, чувствовала нутром, и какая-то часть меня была этим уязвлена. Но лишь часть. Всем остальным своим существом я чувствовала, что Венди несчастна и что ей отчаянно нужна помощь.
Громко хлопнув входной дверью, я взбежала на второй этаж, чтобы поскорее засесть за компьютер. Теперь я лучше понимала всех этих женщин из романов Джейн Остин, которые, ломая руки, бесконечно ждали весточки от любимого или от друга.
«Верити?» – Не успела я подняться на площадку, как меня настиг голос Кейт. Даже после стольких лет я не могла называть ее мамой.
«Я здесь, наверху».
«Не могла бы ты на минутку спуститься?»
Я с трудом сдержала вздох разочарования.
«Это не может подождать?»
«Пожалуйста, Верити, спустись сюда».
Ровный тон ее голоса не оставлял никаких сомнений: это не просьба, а требование.
Оставив свой рюкзачок на верхней площадке, я повернулась и спустилась в кухню. Кейт сидела за столом, перед ней исходила паром чашка с горячим чаем – она довольно быстро усвоила английскую традицию пить чай вместо кофе. Кейт куталась в свой не по росту большой кардиган и казалась совсем крошечной на фоне огромной, выложенной плитняком викторианской кухни.
Одного взгляда на нее хватило, чтобы по спине у меня побежал холодок. Только сейчас я заметила, что веки у нее покраснели, а рука мнет и мнет бумажную салфетку. Еще с полдюжины таких салфеток уже валялось под столом. В первое мгновение я даже подумала, что Кейт опять простудилась (по такой погоде это было совсем не удивительно, скорей – закономерно), но потом заметила, как подрагивают уголки ее губ, и поняла, что ошиблась.
«Что-то случилось, Кейт?» – спросила я неожиданно севшим голосом, который прозвучал как тихий хриплый шепот смертельно испуганного человека.
«Кое-что случилось. Там, дома…»
Она замолчала. Тишина длилась и длилась, и никак не кончалась, словно граница, пролегшая между этой минутой и всей моей остальной жизнью. Мне не хотелось спрашивать, в чем дело. Мне не хотелось это знать, а Кейт не хотелось говорить. Ах если бы только я навсегда могла остаться внутри этой минуты, когда еще ничего не сказано! Ах если бы только я могла растянуть эту минуту на годы, на десятилетия… Но следующие слова Кейт разнесли мои оборонительные редуты вдребезги.
«Это насчет Венди…»
Это имя тараном ударило меня в грудь, вонзилось между ребрами, выжгло внутренности словно раскаленная сталь. Дело было даже не в имени, а в том, как она его произнесла – запинаясь, почти по слогам.
Жгучая боль швырнула меня на свободный стул. Венди, Венди, Венди, Венди… Это имя бесконечно кружило у меня в мозгу, кружило все быстрее, ускоряя сердцебиение и застилая глаза пеленой. Всего пять букв – и я развалилась на части, не в силах ни слышать, ни даже вообразить, что скажет дальше мачеха.
«Милая моя…»
«Нет-нет-нет-нет-нет!..» – Я повторяла и повторяла это слово, словно укладывая кирпичи в стену, которая должна была оградить, защитить меня от правды, но голос Кейт все равно проникал в щели, как вода просачивается сквозь тончайшие трещины в камне и размывает гору.
«Произошел несчастный случай, – сказала Кейт, хотя я по-прежнему продолжала свою бесконечную литанию тщетных отрицаний. – Венди умерла».
Умерла.
Это тяжелое, как свинец, слово заставило меня вскочить и броситься к себе в комнату. Кейт бормотала мне вслед какие-то утешения, но я их почти не слышала и не воспринимала. Я вообще ничего не чувствовала, и только когда я оказалась в спальне, мое тело очнулось от этого странного наркоза, превратившись в одну огромную кровоточащую рану. Зарывшись лицом в подушку, я кричала и плакала, пока не сорвала голос, пока моя слюна и слезы не промочили насквозь наволочку, а синтетический наполнитель не поглотил мою боль и гнев. Не может этого быть, подумала я. Венди не могла умереть, ведь мы были почти одного возраста. Но тут же череда воспоминаний, поднявшись из глубин моей души, пронеслась перед моим мысленным взором, и каждое из них содержало зерно истины, которую я раньше не хотела замечать и которая теперь наносила мне удар за ударом. За окном блеклое небо распростерлось над серыми сланцевыми крышами и острыми дымоходами, но я смотрела и не видела. Для меня все утратило смысл и значение. Я не могла представить себе мир, в котором не будет Венди.